- Маму за ее дела орденом наградили, - сказал Малинин.
- Больше ни слова, ни полслова не скажу, - старуха засмеялась, - а то гость уйдет, и меня потом дети прорабатывать начнут. Скажут, что я как комар "кум-кум". Знаете, как комары бундят? Как кумовья, их кумовьями и зовут. Кум-кум-кум.
- Когда я так говорил про вас, мама? - спросил Малинин. - Хоть когда?
Сыновняя почтительность была приятна старухе. Она сказала:
- В кого у меня сын такой солидный, даже не понимаю. Я всегда цыганка была, меня чернавкой звали, муж покойный тоже смугловатый был, а сын вон чуть не рыжий.
- Он не рыжий, - вставила Каля со своей обычной запальчивостью, - вы рыжих не видали.
- Ну, выпьем за успех реконструкции, - сказал Малинин.
Наконец установка стала работать вдвое производительнее, чем в тот день, когда Алексей вместе с Казаковым и маленьким Крессом впервые остановился перед щитом приборов.
И вдруг товарищи Алексея, работники установки и сам Алексей ощутили неожиданное и непонятное даже ликование. Непонятное потому, что все относились к этой затянувшейся работе как к чему-то совершенно обыденному. Слово "реконструкция" не было праздничным, но, когда она стала видимой, когда цифра, показывающая, сколько установка берет теперь сырья, стала популярной, повторяемой в цехе, в дирекции, в других цехах, вдруг почувствовалась в воздухе удача, успех, завершение труда.
В операторную приходили какие-то женщины, рабочие из других цехов, спрашивали: "Сколько?" Узнав сколько, восклицали: "Ого! Поздравляем!" - и уходили. Митя забегал, смотрел "сколько". Зашел Баженов, спросил "сколько". Главный технолог привел зарубежную делегацию. Обычно на каталитический крекинг иностранцев водили только на этажерку, показать завод с высоты, а тут привели в операторную. Работники цеха, даже те, кто ворчал, сидя несколько месяцев на одной тарифной ставке, без премии, гордились и радовались.
Дело сделано. Достигнута самая высокая в стране производительность каталитического крекинга такого типа, как этот. Алексея поздравляли, он ходил, улыбался и удивлялся тому, что результат оказался таким праздничным. Рыжов говорил: "Надо выпить по такому случаю". Митя оттопыривал губы и всем длинно рассказывал, какие были ошибки, как Алексей Кондратьевич пленился коварной картинкой с вводом сырья и как он сам опростоволосился с коробами. Сейчас все выглядело смешно и легко; Малинин сиял и думал про себя, что еще он сделал бы. У него был готов обширный план, но он пока помалкивал, только говорил Алексею: "Оставайтесь у нас, у нас лучше".
Кресса не было видно, он был из тех людей, которые, когда все хорошо, исчезают.
Казаков потирал руки, острил, подолгу сидел в цехе, наслаждаясь победой, и тоже говорил; "Надо отметить".
И еще раз пришлось пойти к Терехову. И еще раз Алексей пошел. Слишком значительно было дело, которое он делал, и близки стали люди, в нем участвовавшие. Надо" было доложить о завершении реконструкции, о результатах.
Терехов разговаривал по селектору. Перед ним на стуле сидела женщина, мяла в руках кружевной платочек.
Терехов кивнул Алексею, сам продолжал разговор но селектору. Сказал кому-то:
- Давай пятую марку.
Кто-то ответил:
- Я буду стараться.
- Старайся, а то я тебе план переменю, - засмеялся Терехов и выключился, передвинул рычажок на щитке, обратился к женщине: - Еще что?
- Значит, чехлы в больницу, формочки для наших сестер, - плачущим голосом стала перечислять женщина.
Терехов подписал листок, который женщина ловким движением подхватила со стола.
- Приеду в больницу, если не увижу... - пригрозил Терехов.
- Да что вы, Андрей Николаевич! А остальное, значит, нет? - спросила женщина.
- Нет! Вы, в детской больнице, им лучше костюмчики купите, оденьте детей, а пыль в глаза нечего пускать.
Женщина ушла. Терехов вздохнул, сказал в пространство:
- Все тянут деньги, это ужас.
Прятал глаза, не смотрел на Алексея.
На селекторе зажглась лампочка. Терехов сказал в микрофон:
- Прачечная стоила около миллиона, я требую, чтобы операторы являлись в выстиранных свежих комбинезонах.
И выключил микрофон.
Вошел Казаков, пожаловался на затяжку с факелом.
- А у тебя бриз, мой дорогой. Ты можешь этим бризом...
- С факелом надо им пообещать, - сказал Казаков насмешливо.
- Пообещай, - сказал Терехов и обратился одновременно к Алексею и Казакову: - Слушаю.
Алексей сказал коротко, что все в порядке, производительность одной установки каталитического крекинга повышена вдвое. Надо премировать коллектив цеха и довести результаты реконструкции до сведения всего завода. Казаков предложил созвать всех старших операторов, то есть людей, которых это непосредственно касается. И созвать техническое совещание.
Терехов поднялся, стал говорить стоя.
- Нет! Не так! Открытое партийное собрание. Собрать всех рабочих, чтобы знали. Устроить заседание научного общества совместно с представителями московского института, то есть с товарищем Изотовым. Дать сообщение в газету. А материальное поощрение - это уже дело второстепенное. Важно, чтобы знали рабочие и инженеры, потому что мы будем перестраивать и другие установки. Надо, чтобы знали все.
Алексей хотел одного: закрепить результаты и по примеру этой установки переделать остальные. У него была инженерная задача. Терехов хотел громкой победы. Эта реконструкция велась не по указанию сверху, она была проявлением инициативы, родилась в недрах цеха, пусть об этом узнают, говорил он. Борьба за повышение производительности - величайшая наша задача, говорил он.
Еще недавно он готов был пустить реконструкцию под откос, а сейчас он возглавлял успех, он создавал его для завода, для себя и... для инженера Изотова.
Договорились о докладе Алексея в нефтяном институте, о заседании научного общества, о выступлении на общем собрании.
Алексей настоял на премировании работников цеха.
Казаков молчал, он знал, что директор большой мастер устраивать помпу, производить шум. Своего не упустит.
- Реализуем успех, - провозгласил Терехов, прощаясь. Он поздравил Алексея.
- Вот в чем разница между вами, - сказал Алексею Казаков, когда они вышли из кабинета, - ты создаешь успех, а он его реализует. Он даже тебя заставил выступать глашатаем своих достижений.
- Да? Ты так думаешь? - усмехнулся Алексей и жадно затянулся папиросой. Он выполнил долг перед товарищами и держался до конца. Но что Терехов, идиот, что ли: неужели он думал, что рукопожатием они поставят точку на всем, не только на реконструкции? Пусть благодарит бога, что у Алексея хватало выдержки и самообладания на всю эту историю. Терехов проявил обыкновенный цинизм человека, привыкшего считать, что ему все можно, все позволено. Неужели Тася любит его? Алексей ненавидел Терехова!..
На кожаном диване в приемной, как всегда, развалились шоферы.
- ...Генерал на Черное море - я за ним, генерал на Украину - я за ним, генерал на Карелию - я за ним...
- Потише нельзя? - сказала секретарша шоферам.
Казаков, сделав Алексею знак, чтобы он задержался, припал к телефону своим грузным телом и загудел в трубку:
- Нужна крытая машина для катализатора. Крытая машина для катализатора - это культурная работа. Это и есть твоя автоматизация. Что ты выгадываешь? Тонну катализатора ты наверняка иначе потеряешь, просыплешь и угробишь.
Закончив темпераментный инструктаж по телефону, Казаков медвежьей походкой подошел к Алексею, обнял его за плечи и вышел с ним из приемной, провожаемый взглядами шоферов.
- Послезавтра - суббота, вечером соберемся, отметим, - сказал Казаков.
Алексей полез в пиджак, вынул деньги и телеграмму. Его вызывали в Москву, в институт.
- Завтра надо собраться, - сказал он, - послезавтра я уезжаю. Я потому так спокойно слушал Терехова и соглашался на все эти выступления и помпу, что знал - послезавтра вечером меня уже здесь не будет. А завтра мы выпьем за наш несчастный каталитический крекинг и за тех, кто с ним помучился.