Он мягко засмеялся и поцеловал ее в лоб. — Если честно, я не знаю, любимая.
— Ты ведь не выпиваешь и никогда не играешь, — продолжала она. — Что тебя привело туда?
— Это был странный день, Присс. Что–то терзало меня, начиная с полудня и позже. Я не мог с этим справиться, и не мог это объяснить.
— У тебя в банке все хорошо?
— Все отлично. Мне просто было необходимо пройтись. Вот почему я сообщил тебе, что буду позже. А когда я проходил мимо этого заведения, то услышал, как этот дьявол произносит речь. Зал был просто забит людьми, и я решил зайти и послушать, что же он такое говорит.
— Но почему? Он ведь так раздражает тебя.
— Я не знаю почему. Я просто почувствовал какое–то притяжение непреодолимое. В этот момент он как раз представлял Ангелочка. Это было так непристойно. Дело даже не в том, что он говорил. Эта непристойность сквозила в его манерах, во всем. Я не могу это объяснить. У меня возникло ощущение, что я стою посреди языческого храма, где жрец представляет толпе новую храмовую проститутку.
— Почему же ты не ушел?
— Я подумал об этом, но всякий раз, когда я собирался уходить, что–то удерживало меня. И потом вышла Ангелочек.
— Она очень красивая, — тихо проговорила Присцилла.
— Меня удержала не ее красота, любимая. Она вышла на середину сцены с таким тихим достоинством. Ты даже представить себе этого не можешь, Присс. Все эти мужики, словно адские псы, готовы были сожрать ее. А потом она запела. Сначала она пела тихо, почти неслышно. Потом в зале все затихли, и уже звучал только ее голос.
Он почувствовал, как на глаза навернулись слезы, а в горле запершило.
— Она пела гимн «Сквозь тьму сияет свет»…
32
«Бог движется непостижимыми путями, чтобы вершить Свои чудеса…»
Уильям КуперМириам наблюдала за Павлом, который задумчиво сидел над своим ужином. Он едва прикоснулся к тушеному мясу с картошкой, и его кофе давно уже остыл. Ей не нужно было спрашивать, что случилось.
— Ты виделся с Михаилом?
— Да, — ответил он вяло. Отодвинув тарелку, он сидел нахмурившись. — Я больше не понимаю его. Я его совсем не понимаю.
Мириам немного помолчала, ожидая, что он скажет еще хоть что–нибудь и что на этот раз он постарается все объяснить. Он был сердит и расстроен, но его терзало что–то еще — невидимое, глубоко скрытое. Что–то разъедало его душу.
Павел заговорил сквозь сжатые зубы: — Когда он, наконец, оставит это? Меня выворачивает наизнанку, когда я вижу его на коленях из–за этой женщины. — Он глубоко вздохнул. — Мириам, мне хотелось его ударить. — Он сжал кулаки. — Мне хотелось его встряхнуть. Когда я пришел, он молился. Стоял на коленях в сарае и молился за нее.
Она не могла понять причины его враждебности.
— Но скажи, почему он не должен этого делать, Павел? Она ведь его жена, и он продолжает ее любить.
Его лицо вытянулось. — Жена? Неужели ты не видишь, что она с ним сделала?
— Она сказала мне, что уезжает, потому что так будет лучше для него.
Он резко отодвинул стул. — Ты этому веришь? Ты просто никогда ее не знала. По–настоящему. Она холодная, словно металл, Мириам. Она была проституткой в Парадизе. И у нее никогда не было к Михаилу никаких чувств, кроме желания извлечь выгоду. Ни в начале, ни в конце. У нее нет сердца. Не будь настолько глупой!
Мириам смотрела на него удивленно. Да, она много раз видела своего отца, когда он был раздражен, но он никогда не срывал зло на тех, кого любил. Она не могла больше молчать.
— Это ты никогда не знал ее, потому что никогда не пытался…
— Не защищай ее! Я знаю ее! — заявил он сурово. — Я знаю ее лучше, чем ты или Михаил. Вы оба видели то, что она хотела вам показать. Я же видел ее нутро.
Мириам вздернула подбородок. Она не собиралась сидеть и молчать, пока он обвиняет ее подругу.
— Ты просто видел Амэнду, как какую–то отвратительную тварь, которая недостойна даже банальной вежливости.
Его лицо стало мертвенно–серым. — Ты обвиняешь меня в том, что я не попал под ее чары, как все вы? В моем собственном доме?
Мириам открыла рот от изумления. Словно он только что воткнул ей нож в самое сердце. — То есть, несмотря на то что мы женаты, это все еще только твой дом? — произнесла она дрогнувшим голосом. — И я просто здесь у тебя в гостях — пока ты не захочешь выставить меня за дверь? Да поможет мне Бог, если я сделала что–то не так и совершила ошибку!
Павел пожалел о своих словах прежде, чем она начала говорить.
— Мириам, я не…
Ее раздражение нарастало, словно смерч.
— Кажется, я не имею права на собственные взгляды или точку зрения, если они расходятся с твоими, да, Павел? — Она встала и указала на дверь. — И если я хочу сказать, что я думаю, мне надо выйти за дверь или, еще лучше, зайти за границу твоих владений, так?
Его переполнило чувство вины и сожаление о сказанном. Ее слова тревожили его совесть, и он опять бросился на свою защиту.
— Ты же знаешь, что я не это имел в виду! — Когда она расплакалась, он совсем потерял присутствие духа. — Мириам, не надо, — простонал он.
— Я больше не понимаю, что ты хочешь и почему ты это делаешь, Павел. Ты таскаешься со своей ненавистью, как с писаной торбой. Ты никогда не говоришь, что Амэнда сделала такого, за что ты ее так ненавидишь. И я уже задумываюсь: может, ты был участником этого?! — Павел ощутил, как запылало его лицо, но вместе с тем нарастало его раздражение. Он снова стал защищаться, но Мириам еще не закончила. — Я бы не пришла к тебе тогда, если бы не Амэнда.
— О чем ты говоришь?
Ее голос дрогнул. — У меня не хватило бы смелости. — Она видела, что он не понимает ее, и больше ничего не могла объяснить. Ее горло сжалось от боли, и ей просто захотелось сесть и спрятать лицо в ладонях. Даже если она скажет ему, он не станет слушать. Он был глух ко всему, что касалось добродетелей Амэнды.
Ее лицо исказилось гримасой, словно у ребенка, которого очень обидели, и ему стало больно — он не мог этого вынести.
— Я люблю тебя, — сказал он хрипло. — Мириам, я люблю тебя.
— Тогда не поступай так.
— Ангелочек встала между мной и Михаилом. Не позволяй ей встать еще и между нами.
— Ты сам ее туда поставил!
— Нет, это не так, — горячо возразил он. — Неужели ты не видишь, что она натворила? — Ему хотелось, чтобы она прислушалась к его словам. Он не мог выдержать этого взгляда. — Она разбила жизнь Михаила, — добавил он надломленным голосом.
— Михаил сейчас стал сильнее, чем был когда–либо.
— Поэтому он часами стоит на коленях?
— Он сражается за нее так, как умеет.
— Мириам, она поймала его в ловушку, а потом разорвала на части.
— Неужели ты и правда настолько слеп? Как раз наоборот, это Михаил прорвался сквозь ее самозащиту. И она полюбила его!
— Если то, что ты говоришь, правда, то почему она не осталась? Никто не заставлял ее уходить. Но она ведь не осталась, верно? Она ушла от него вот так просто. — Он щелкнул пальцами. — И ты пытаешься убедить меня в том, что у нее есть сердце!
Мириам тяжело опустилась на стул и взглянула на огорченное лицо мужа. Неужели она и правда надеялась, что сможет помочь ему сама? Какая наивность! Сейчас он был от нее дальше, чем если бы он ушел в горы в поисках золота. Все, что она знала и в чем была уверена, это ее чувства.
— Я люблю ее, Павел, точно так же, как остальных моих сестер. Что бы ты ни думал о ней, я знаю ее и каждый день моей жизни буду молиться, чтобы она вернулась.
Павел вихрем пронесся мимо нее и, выбегая на улицу, громко хлопнул дверью.
Ангелочек лежала на кровати и рассматривала потолок. Она понимала, что поступила правильно, но иногда ее стремление к Михаилу становилось таким непреодолимым, что она испытывала буквально физическую боль. Все ли у него в порядке? Счастлив ли он? Конечно, теперь он уже не ищет и не ждет ее. Он, наверняка, понял, что им не суждено быть вместе. Она знала, что он никогда не сможет простить ее, но теперь он сможет устроить свою жизнь. У него будет Мириам. И будут дети.