— Продолжение следует, Лузер. — Она устремляется к двери, вращая ключами. — Ладно, я ухожу. Увидимся позже, ребята. — Быстро целует Эви в щеку, а затем подмигивает, глядя на меня. — До скорого, Лузер.
После того как Зои уходит, Эви подходит к дивану, вытаскивает наушники и садится.
— Почему она до сих пор называет тебя так? Это отвратительно, — говорит она, драматично взмахнув руками.
— Потому что она отвратительная, — шучу я, и мы смеемся. — Ну, как твоя побежка?
Входная дверь резко распахивается, напугав нас до усрачки.
— С Днем рождения, Лузер! Обнимаю крепко! — оживленно тараторит Зои, затем целует меня и исчезает.
— Поправочка. Она отвратительная, но милая.
Эви хихикает и убирает медведя в сторону, чтобы сесть рядом со мной, затем наклоняется и целует меня в щеку.
— Счастливого двадцатого дня рождения, Диллс! — напевает она. Ее губы мягкие и влажные, а дыхание щекочет кожу.
— Спасибо за потное поздравление с днем рождения. — Восхищенно наблюдаю за тем, как Эви вытирает капельки пота с верхней губы. — Предполагалось, что ты должна была сделать это перед тем, как поцеловать меня, — сообщаю ей, и она сжимает мою руку. — Итак, сколько ты пробежала?
— Всего четыре мили, но это было хорошо. Спасибо, что принес моего приятеля.
— Пожалуйста, — показываю пальцем на медведя, — но ему необходимо имя.
Эви барабанит двумя пальцами по губам, ее взгляд мечется по комнате.
— Хм… Как насчет… Хамфри?
— Хамфри? — Со стуком опускаю руку на бедро. — Не думаю, что это имя ему подходит.
Она плюхается обратно на диван, вытянув свое восхитительное потное тело рядом со мной.
— Как насчет Чарли? — девушка широко улыбается, ее взгляд полон волнения.
— Так звали медведя, которого купила твоя мама? Того, которого ты потеряла в парке, когда мы учились во втором классе? — спрашиваю я, и она кивает в знак согласия. — Думаю, это прекрасное имя. Хочешь назвать его Чарли-младшим?
Эви хватает медведя и, усаживая его на колени, широко улыбается.
— Ага, Чарли-младшим.
— Ну, — я тереблю мех Чарли, — думаю, твоя мама одобрила бы это. И держу пари, она сейчас улыбается.
— Да. — Девушка на минуту теряется в своих мыслях, и я понимаю, о чем она думает, поэтому молчу. — Я так по ней скучаю, Дилан.
Хватаю ее за мизинец, нежно сжимая его.
— Знаю.
Эви дергает мех Чарли-младшего, смотря в никуда, но я знаю: она видит все.
— Знаешь, когда люди, которых ты любишь, внезапно умирают, часто возникает сожаление о том, что ты не успел им что-то сказать. Но у меня этого нет. Уверена, мама с папой знали, какие чувства я к ним испытываю, хоть мне и было всего шестнадцать, когда они умерли. — Эмоции поглощают ее с такой силой, что из горла выходит едва различимый звук. — Но я скучаю по тому времени, когда сидела и говорила с мамой обо всем. По каждому ее маленькому мудрому совету: о друзьях, о школе, даже о мальчиках. — Эви поворачивается ко мне со странной улыбкой. — Я когда-нибудь рассказывала тебе о той песенке, которую она сочинила на пианино про мои месячные?
Посасываю кончик языка, расположив его между зубами. Она хихикает от издаваемого звука и от выражения моего лица.
— Ага. И, — я поднимаю вверх свободную руку, — у меня хорошая память. Не стоит пересказывать это.
Девушка снова смеется, но смех выходит грустным.
— Просто я хотела бы иметь больше времени, понимаешь? Хотела, чтобы они присутствовали во всех важных моментах моей жизни.
— И они будут, Эви, — кладу руку на свое сердце и стучу по груди, — прямо здесь.
Ее лицо озаряет внутренний свет и решимость:
— Ладно, — она поднимается с дивана и берет с собой Чарли, — мне нужно принять душ и собраться на работу. Жду тебя здесь в шесть вечера, — подмигивает Эви и поднимается по лестнице, таща за собой Чарли. — Не опаздывай.
Секунду спустя ее шаги замирают, и она оборачивается, едва не уронив своего медведя.
— Эй, Диллс.
Я останавливаюсь, держа пальцы на ручке двери.
— Да?
— Спасибо.
* * *
Подъехав к закусочной, я вижу, что парковка практически пуста — весьма странно для этого времени суток. Как правило, утро — самый оживленный период, так как люди желают позавтракать. Тем более, мы известны своими блинчиками и омлетами.
— Доброе утро, — приветствую я Ванду, Джордана и остальных работников кухни.
Ванда ставит тарелку на стол и подходит ко мне. Встав на цыпочки, она обхватывает мои щеки ладонями и смачно целует.
— С Днем рождения, дорогой!
— Спасибо, Ванда, — искренне улыбаюсь я. И, несмотря на то что не люблю праздновать свой день рождения, крохотная часть меня радуется тому, что люди помнят о нем. Особенно те, которые мне близки.
— Эй, — Ванда идет к стойке, посылая мне через плечо дерзкий взгляд, — я понимаю, это максимум, когда я могу подобраться к твоим горяченьким губкам, но меня и это устроит. — Она берет две тарелки с омлетом. — Знаешь, сегодня так мало народу, так что ты, вероятно, мог бы взять выходной в свой день рождения.
— Все нормально, Ванда. Я не против.
Не хочу, чтобы в голове расползались болезненные мысли о том, как мало этот день значил для людей, родивших меня на этот свет. Я завязываю фартук и мою руки в раковине, когда Джордан хлопает меня по спине.
— Итак, каково это — ощущать себя двадцатилетним?
— Почти так же дерьмово, как и в прошлом году, — шучу я, и он смеется, вытирая жирные пальцы о свой фартук. — Ну, а как поживает Ворона?
— Это прозвище такое забавное, — он ухмыляется. — Она в порядке. Мы встречаемся завтра вечером. И, если бы ты наконец-то исповедался Эви о своей вечной любви, возможно, мы смогли бы устроить двойное свидание.
Джордан хлопает меня по плечу и, посмеиваясь, уходит.
Хотел бы я, чтобы это было так просто.
Глава 12
Дилан
Их ждет небо
Так как в закусочной мало посетителей, я ухожу чуть пораньше. Прежде всего для того, чтобы принять душ, перед тем как отправиться домой к Эви. Мне показалось, что она была очень рада празднованию моего дня рождения, и признаю: я волновался, осознавая, что мы будем вместе. Хоть этот день и не имеет значения для моих родителей, я знаю, что для нее он много значит. Внезапно в руках и ногах стало немного легче, а груз на душе перестал ощущаться таким тяжелым. Она единственная, кому с помощью одного прикосновения, простого слова или обычной улыбки удается успокоить меня и стереть часть той боли, которую я скрываю.
После душа я надеваю джинсы и черную футболку. Подойдя к комоду, беру наручные часы и фотографию со мной и Эви, катающихся в вагончике в Сан-Франциско. С волосами, растрепанными ветром, она высунулась из фуникулера, обворожительно улыбаясь. Я провожу большим пальцем по ее лицу на фотографии, чувствуя, как грудь сдавило в тиски. Она навеки моя. Я просто хочу стать достаточно достойным для того, чтобы быть ее.
Когда я подхожу к дому Эви, входная дверь заперта, что довольно странно, потому что она ждет меня. Около пяти минут я стою под дверью, а когда девушка открывает ее, мне становится трудно дышать. Я смотрю на нее немигающим взглядом, пытаясь втянуть воздух в легкие. На Эви надето синее платье без рукавов, на ногах — босоножки. Рыжие волосы струятся по плечам. Она потрясающе выглядит.
Эви тут же обнимает меня за шею, и внезапно день рождения становится полной херней по сравнению с этим.