— Да. Я-я не знаю, что… — мысленно возвращаюсь к прошлой ночи. — Все произошло так быстро, хотя казалось, что время остановилось.
Брат выдыхает, готовясь произнести следующие слова:
— Тот водитель был пьян, Дилан. Он не включил фары, и в итоге машина врезалась в столб в квартале отсюда. Вы оба могли погибнуть.
Я смотрю на пыль, кружащуюся в воздухе, но перед глазами стоит лицо Эви.
— Я-я оттолкнул ее и… она… Она ударилась головой.
— Нет, Дилан. — Его лицо становится напряженным, и я отчетливо читаю во взгляде брата решимость. — Ты спас ее. Но…
— Но что?
Он резко останавливается и запускает руку в волосы.
— Слушай, — Джорди делает паузу и пялится себе под ноги, прежде чем встретиться со мной взглядом. — Прошлой ночью Эви получила сотрясение мозга и…
— Это еще, черт возьми, откуда?
— После падения она ударилась головой. Дилан, у нее было кровоизлияние в мозг, поэтому врачам пришлось провести срочную операцию, чтобы понизить внутричерепное давление.
Мое сердце едва не останавливается, пережить мне это помогают только слова — кровоизлияние, мозг и операция. Из-за появившегося головокружения я теряю равновесие и хватаюсь за Джорди, когда мы выходим из лифта. Выражение ужаса на его лице вызывает у меня приступ тошноты.
— Сейчас она без сознания, и я просто хочу, чтобы ты был готов к тому, что увидишь. Она сама на себя не похожа.
— Вот дерьмо. Похоже, меня сейчас вырвет. Мне нужен туалет, Джорди.
Он бросается со мной по коридору в ближайшую ванную. Как только за мной закрывается дверь, я падаю на колени и блюю в унитаз. По моему подбородку стекают капли рвоты, но у меня нет сил вытереть их. Плевать на это. Я полностью опустошен и, глядя на кровь, засохшую между пальцев, вижу перед собой сияющие глаза Эви за секунду до того, как толкнул ее на тротуар. Она выглядела такой счастливой. Я потираю пальцы, все еще ощущая на них теплую кровь, стекающую с ее головы. Желудок крутит от спазма, и я опускаю лицо к унитазу. Меня снова рвет. Не знаю, как долго я здесь нахожусь, когда Джорди стучит в дверь.
— Ты в порядке, Дилан?
Я хочу сказать ему, что это не имеет значения. Важнее всего состояние Эви. Она единственная, кто играет роль. И просто обязана быть в порядке. Потому что я не могу жить без нее. Даже не хочу пытаться это сделать.
— Я скоро выйду.
Отталкиваюсь от грязной плитки и добираюсь до раковины. Брызгаю в лицо холодной водой. На столике рядом с раковиной нахожу бумажные полотенца. Я беру одно и вытираю им рот. Когда открываю дверь, Джорди стоит, прислонившись к стене и сунув руки в карманы. Его глаза полны беспокойства.
— Ты в порядке?
Кивнуть — единственное, что я могу сделать. Что бы я ни ответил ему сейчас, все будет ложью.
Джорди отпускает меня, после того как я отмечаюсь у медсестры в отделении интенсивной терапии. Распрямив плечи, глубоко вдыхаю. Не совсем понимаю, почему я так делаю. Можно подумать, это поможет подготовиться к подлянке, которую мне решила подбросить жизнь.
Двойные стеклянные двери открываются, и у меня мгновенно подкашиваются ноги. Но подводят не они. Это делает мое сердце.
Эви.
Я не могу дышать.
Ощущение такое, будто кто-то вскрыл мою грудь и похитил лучшую часть меня. Малышка, показавшая мне, как жить и любить, теперь неподвижно лежит на кровати со сложенными на груди, словно в молитве, руками и бледными щеками. Ее голова обмотана бинтами, из-под которых выглядывает чернеющий синяк на левой скуле. К ее носу, рукам и рту ведут трубки. Меня оглушает слабый писк монитора. Тошнота возвращается с новой силой. Кажется, меня снова вырвет.
Я думал, что прекрасно знаю, что такое боль, но ошибся. Это — наихудшая из ее разновидностей. Эта боль невыносима, как будто все мои органы медленно и мучительно пронзает длинный клинок. Я должен лежать в этой постели, а не Эви. Она этого не заслуживает.
По моим щекам текут слезы, и я закрываю лицо руками. Кроме смерти родителей Эви и моего деда, я не помню ни одного случая, когда бы мне хотелось пролить слезу. Я не плакал ни после ухода моего отца, ни после смерти матери.
Но видеть, как Эви лежит на кровати, такая беспомощная, не похожая на ту, какой была... Из-за этого я задумываюсь о том, какой невероятно жестокой может быть жизнь. Девушка выглядит такой хрупкой, что при виде нее мое сердце разбивается на такое количество осколков, которые я не в силах сосчитать.
Тыльной стороной ладони вытираю с лица слезы и долго пытаюсь взять себя в руки, чтобы присесть в кресло, стоящее рядом с ее кроватью. Но мне кажется, что оно стоит недостаточно близко. Я хочу забраться на кровать и лечь рядом с ней. Хочу обнять ее хрупкое тело, прижать ее к свей груди, чтобы она почувствовала мое сердцебиение. Может быть, у меня получится вдохнуть в нее жизнь, и она проснется.
Эви, пожалуйста, проснись.
Я беру ее руку и прижимаю к своей щеке. Она такая холодная.
— Я люблю тебя, Эви, — шепчу ей. — Так сильно люблю. Понимаю, ты устала и хочешь отдохнуть, но мне нужно, чтобы ты вернулась ко мне, ладно? Я не могу жить без тебя. Мы — команда, помнишь? Ты — моя вторая половинка, — целую я ее пальцы снова и снова, цепляясь за ее руку, как будто это мой спасательный круг. — Без тебя «нас» не будет. А я хочу, чтобы мы были вместе, Эви. Навсегда.
Я опираюсь телом о ее ноги, не отпуская ее руки и не в силах остановить поток слез, которые продолжают стекать по моим щекам.
— Дилан. — Голос Зои пугает меня, и, подняв голову, я вижу ее с покрасневшими глазами, в помятой одежде и с торчащими во все стороны волосами.
Зои подходит ко мне, и я встаю, пораженный тем, что она обнимает меня и начинает рыдать.
В чрезвычайных ситуациях люди показывают себя с другой стороны, которую в обычной жизни мы не видим. В случае с Зои это утверждение особенно верно. Она — та, кто склонен скрывать свои эмоции. Несмотря на то, что не привык к такой Зои, я обнимаю ее, потому что знаю — сейчас ей это необходимо.
— Дилан, я так боюсь, — прерывисто произносит она. — Я тоже не могу потерять ее.
Я хочу быть сильным ради Зои, но не уверен, что это возможно. Я не уверен, что даже ради своего блага могу быть сильным.
Она отпускает меня и быстро садится в кресло, словно не хочет двигаться. Я беру другое кресло и ставлю его рядом. Некоторое время мы молчим, оба погруженные в свои мысли. Однако внутри меня все разрывается на части. Я разваливаюсь, как кусочки разбитой мозаики.
В памяти всплывает каждое мое воспоминание об Эви, вся история нашей жизни. И я отказываюсь верить, что все кончено.
Этого не может быть. Это только начало.
— Все здесь. В комнате ожидания, — напряженно говорит мне Зои. —Брейден, Нора, Ванда. Даже мама Норы приезжала и родители Брейдена.
Я киваю, благодаря людей, которых теперь считаю своей семьей. Сосредотачиваюсь на лице Эви. Так много людей любят ее.
— Она сказала, что любит меня, — говорю я приглушенным голосом, чувствуя необходимость выговориться. Из всех людей выбираю именно Зои. — Я не сказал того же в ответ. Ждал идеального момента. Почему я не сказал ей?
Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза, полные боли.
— Уверена, она знает это, Дилан. Потому что, когда дело касается нее, ты не умеешь скрывать свои чувства.
Мое лицо не выражает ни единой эмоции.
— Ты говорила мне, что она не знает.
На ее губах появляется подобие крохотной улыбки.
— Я солгала, — пожимает она плечами, — для мотивации.
— Боже, это отлично сработало.
Секунду мы оба смеемся, но затем наше внимание возвращается к Эви.