Медсестра хмурится, когда мы проходим мимо нее, и останавливает нас:
— Мы были бы признательны, если бы в отделении интенсивной терапии одновременно находилось не более двух человек, если такое вообще возможно.
Из-за недовольства в ее голосе мне хочется показать ей средний палец. Особенно когда я смотрю через стеклянную дверь и обнаруживаю, что Брейдена и Норы даже нет в палате.
— Интересно, в чем ее проблема, — шепчет бабушка, и я хихикаю.
Двери автоматически открываются, когда мы входим в комнату, и я слышу резкий вздох бабушки. Уверен, она не ожидала увидеть Эви в таком состоянии.
— О, Дилан. — Ее хватка на моей руке крепчает, и одинокая слеза катится по щеке.
Когда бабушка садится рядом с кроватью, я следую за ней, прижимая ладонь к сердцу. Но ничто не в силах успокоить эту боль.
Пока бабуля разговаривает с Эви, я отхожу к окну. На улице ярко светит солнце, и я отворачиваюсь. Опустив голову, опираюсь руками о подоконник. Солнце слишком напоминает мне улыбку Эви. Тоска, словно плотная пленка, стягивает мою грудь, и мне становится трудно дышать.
— Эви, — словно молитву, шепчу ее имя, — пожалуйста, вернись ко мне.
Глава 31
Дилан
Он любил ее всю свою жизнь
Прошло уже пять дней с тех пор, как я в последний раз видел улыбку Эви. Минуты идут, долгие дни плавно переходят в еще более длинные ночи. Одиночество разрывает меня на части. Я так сильно скучаю по ней, что это причиняет боль. Физическую боль, от которой все тело ноет, а сердце сжимается и давит в груди. Я цепляюсь за короткую ниточку надежды, крепко держась за нее, но день за днем она ускользает от меня.
Врачи говорят, что никаких изменений нет, но сегодня Эви переводят из отделения интенсивной терапии, потому что ее состояние стабилизировалось. С нее сняли все трубки. Звучит хорошо, хотя я не слышу энтузиазма в голосах врачей, и это пугает. Страх скользит по коже и накрывает меня с головой. Такое ощущение, что врачи уже не верят в ее пробуждение. Для них она очередной пациент, которого необходимо вылечить. Мне хочется кричать им до тех пор, пока мой голос не будет единственным, что они способны услышать: «Эта девушка — вся моя жизнь».
Пока мы ждем, я сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и не перестаю постукивать ногой, отчего мое колено пускается в причудливый танец. Снова смотрю на свои часы. Врачи сказали, что к трем часам Эви будет в своей палате, а сейчас уже пятнадцать тридцать. Зои кладет руку на мою ногу, скорее всего, пытаясь успокоить эту безумную чечетку.
— Дилан. Она скоро будет здесь. Тебе нужно расслабиться.
— Не говори мне, что я должен расслабиться, Зои, — огрызаюсь я. — Она находится без сознания пять гребаных дней. — Вскакиваю со стула и начинаю туда-сюда ходить по коридору, гневно стуча ногами по полу. — Я пять дней не обнимал ее. Пять дней не смотрел в ее прекрасные голубые глаза, — перехожу на крик. — Пять чертовых дней не видел ее улыбку! — падаю обратно на стул и хрипло шепчу: — И я не знаю, смогу ли когда-нибудь снова сделать это, — наконец я поворачиваюсь к ней лицом и, умоляя, произношу: — Так что, пожалуйста, не проси меня расслабиться.
Зои начинает плакать, а я чувствую себя самым большим мудаком в мире.
— Я тоже не могу этого делать, Дилан. Я могу притворяться, что держу себя в руках, но напугана не меньше твоего.
Я с такой силой дергаю себя за волосы, что едва не вырываю их с корнем.
— Прости, Зои. Я слишком грубо себя повел. Я… я просто схожу с ума. — Кладу руку на ее спину, и девушка прижимается к моему плечу, по ее щекам струятся слезы. — Ш-ш-ш… Мы справимся. Все будет хорошо.
Но мои слова звучат как-то неубедительно. Потому что я не уверен, что сам им верю.
Не знаю, как долго мы здесь сидим. Секунды превращаются в минуты, я неотрывно слежу за дверью. Я жду.
И вот, когда едва не слетаю с катушек, я наконец-то вижу двух медсестер, которые завозят Эви на каталке в ее палату. Чертовски вовремя. Делаю прерывистый выдох, затем подталкиваю Зои, мирно спящую на моем плече после того, как я на нее наорал.
— Зои. Она здесь. Идем.
Девушка трет пальцами веки, вытирая пятна от туши. Я обнимаю ее за плечи, и она, спотыкаясь, идет рядом со мной.
Я впервые улыбаюсь с тех пор, как началось это испытание. Без пластиковых трубок, прикрепленных ко всему телу, Эви выглядит намного лучше — больше похожей на прежнюю себя. Может быть, это всего лишь иллюзия, но я цепляюсь за нее.
Не теряя ни минуты, я сажусь на кровать, прижимаясь как можно ближе к ней. Протягиваю руку и нежно глажу ее пальцем по щеке, стараясь не касаться синяка. Я наклоняюсь вперед, мягко целуя ее в подбородок.
— Я люблю тебя, Эви. Продолжай бороться, хорошо? Я буду ждать здесь. Буду ждать вечно, если придется.
Усталость неизбежно накрывает меня. При моем эмоциональном состоянии решимость, благодаря которой я все это время пытался не заснуть, угасает. Ощущаю на себе всю тяжесть прошедшей недели, а затем мои веки опускаются, и я проваливаюсь в сон.
— Дилан.
Находясь в полной прострации, я несколько раз моргаю и вижу перед собой огромную башку Джордана.
— Проснись, — говорит он, размахивая передо мной пакетом.
Сонно потираю глаза. Нос заполняет запах картофеля фри.
— Тебе нужно поесть, Дилан. Ты изводишь себя. Я уже молчу о том, что небритость тебя не красит. Выглядишь дерьмово.
— Спасибо.
Я выхватываю пакет из его рук и начинаю в нем копаться, вытаскивая картофель фри. Мой рот наполняется слюной, отчего живот издает недовольное урчание, но я не в том состоянии, чтобы обращать на это внимание.
— Там еще есть гамбургер. И кое-что для Зои.
Мы оба смотрим на нее. Она крепко спит в кресле, стоящем в дальнем углу комнаты. Голова девушки откинута назад, и Зои слегка похрапывает.
— Ну просто прелесть. — Джордан возвращает ко мне внимание, и я замечаю, как в его глубоко посаженных глазах мелькает неуверенность. — Слушай, хочу немного поговорить с тобой. Давай сядем за стол. Заодно ты сможешь поесть.
Я нехотя покидаю Эви, целуя ее в щеку.
— Пытаешься меня откормить?
— Ну, — с упреком произносит он, выдвигая стул и присаживаясь, — ты теряешь мышечную массу, а в ней заключается вся твоя привлекательность. Что ж, — Джордан кивает подбородком в сторону Эви, — она выглядит лучше. Есть изменения?
Окунув картофель фри в кетчуп, я покручиваю им.
— Нет.
Брат с трудом приподнимает уголки губ в улыбке:
— Я молюсь за нее. А ты меня знаешь — я никогда не молюсь.
Эта фраза вызывает у меня смех. Джордан и я далеко не религиозные люди. Мы выросли, не посетив ни одной службы, но каким-то образом верим в Бога. Если учитывать все случившееся в нашей жизни, это весьма неожиданно. Как-то раз мама притащила нас в церковь на службу, но мы все время громко скулили. Само собой разумеется, ее это взбесило, и большую часть своего раздражения она выплеснула на меня. За то, что я плохо влияю на ее любимого сына. Следует отметить: на службу она нас больше никогда не брала.
— Итак, о чем ты хотел поговорить? — Я потягиваю через трубочку газировку, и холодная сладость сразу меня бодрит.
— В общем, — Джордан барабанит пальцами по столу, — я много думал о том, что ты сказал. Ну, знаешь, — он смотрит на меня, — о продаже закусочной.
Брат сидит на стуле, выпрямив спину и сомкнув руки в замок.