Женщина моргает, переминаясь с ноги на ногу, а затем смотрит на меня.
— Дилана здесь нет, дорогая. Он уехал в Нью-Йорк.
— Ох…
Я отвожу взгляд и смотрю на свои ноги. Рука автоматически тянется к животу в попытке унять внезапную боль, и одновременно с этим меня охватывает очень странное ощущение, будто я тону в зыбучих песках. Но я напоминаю себе, что не имею права на подобные чувства. Я ни разу не протянула Дилану руку, чтобы он мог помочь мне. Вместо этого я заставила его наблюдать за тем, как погружаюсь все глубже. Естественно, я не могу винить его за то, что он бросил меня.
— Когда он вернется? — выдавливаю из себя слова, и на лице бабушки появляется настолько жалостливое выражение, что я едва сдерживаю слезы.
Положив ладонь на мою руку, она произносит:
— Через неделю, а может, через две. Я точно не знаю.
— Хорошо, спасибо.
Развернув инвалидное кресло, я изо всех сил стараюсь не расплакаться на месте. Сама виновата.
— Эви, дорогая, подожди. — Каблуки бабушкиных туфель стучат по асфальту, и она оказывается рядом со мной. — Знаешь, я стараюсь не быть одной из тех старушек, которые во все вмешиваются, но когда дело касается моих мальчиков, я ничего не могу с собой поделать. — Кажется, она что-то обдумывает, а спустя мгновение решительно кивает и выдыхает. — Пойдем со мной.
Охваченная любопытством, я следую за ней по неровной дорожке, ведущей вокруг дома. Мы поворачиваем за угол, и, оторвав руки от колес кресла, я закрываю ими рот. Слезы катятся по щекам, затуманивая зрение. Я моргаю, чувствуя успокаивающую руку бабушки Молли на своем плече.
— Дилан знает, что для тебя пандус — это как бельмо на глазу. Но он построил один во внутреннем дворике, чтобы ты могла войти в дом. И, — добавляет она переполненным от эмоций голосом, — он сказал, что все еще хочет, чтобы ты поднялась на веранду и смотрела с ним на звезды.
Дилан.
Я не могу связно мыслить. Охватившие меня чувства волнами бушуют в груди, вызывая головокружение.
— Пойдем, — говорит бабуля Молли, становится за мной и подталкивает кресло вверх по пандусу.
Когда мы оказываемся внутри дома, я ощущаю, как мою кожу пронзает боль. В последний раз я была здесь в ту ночь, когда меня сбила машина. Я до сих пор могу почувствовать, как подбородок Дилана касается моей ключицы. Запах его мыла. Как я стояла в коконе его рук, когда мы рассматривали фотографии, висящие на стене. Тихий голос бабушки возвращает меня в реальность.
— Я бы хотела тебе кое-что показать.
Она везет меня к двери в конце коридора. К комнате, где Дилан прятался, когда мы были детьми. За все эти годы я была здесь всего пару раз, но знаю, что здесь хранятся вещи его матери.
Когда бабушка Молли поворачивает ручку двери, я слышу, как она бормочет имя Дилана и что-то о прощении, а затем открывает ее и щелкает выключателем на стене.
Я открываю рот от громкого вздоха, который эхом разносится по тихой комнате. Рисунки. Они повсюду. Приклеены к стенам. Висят на мольбертах. Некоторые даже в рамках. И что прекраснее всего, я узнаю каждый из них.
Наши качели в парке. Я, сидящая на них. Рисунок углем, изображающий нас на велосипедах. Под звездами. Под дождем. На пляже. Моменты. Один за другим. История нашей дружбы, нашей жизни. Но мое внимание притягивают именно три рисунка в дальней части комнаты. На первом я изображена в инвалидном кресле со слегка наклоненной головой, смотрю вдаль грустным взглядом. На втором рисунке, расположенном рядом с первым, я в том же инвалидном кресле, но мои глаза сияют, а скулы приподняты в великолепной улыбке.
Слезы так быстро льются из моих глаз, что я не успеваю их вытирать, но от третьего рисунка мое сердце сжимается, легкие отказываются работать. Опять я в инвалидном кресле. Дилан сидит рядом со мной, его голова лежит на моем плече, а рука — на моей. Мы, счастливые, смотрим на небо, полное звезд. Я вижу любовь. Так много любви, что наполняет меня изнутри. И от этого я чувствую себя непобедимой, словно могу делать все, что угодно, быть кем угодно, пока у меня есть эта любовь.
Я едва слышу скрип, когда бабушка Молли ставит на маленький деревянный столик коробку. Она нежно сжимает мое плечо, а затем покидает комнату, тихо прикрыв за собой дверь.
Подъехав к столу, я вытираю с лица слезы. Сверху стоит круглая черная коробка. Она напоминает мне одну из тех старомодных коробок, в которых хранили шляпы. Дрожащей рукой я тянусь к ней, боясь увидеть содержимое, особенно после этих рисунков. Делаю глубокий вдох, снимаю крышку и обнаруживаю листочки с текстом. Я достаю их и кладу себе на колени. Это не письма. Это стихи. Перелистывая их, я вижу свое имя снова и снова.
Моя дорогая Эви,
С тобой рядом я вижу цвета.
Мазки ярко-желтой краски,
Брызги розового в облаках.
Ослепляет. Ошеломляет.
Пока не лишен всего.
Пока переполняет
Это чувство мое нутро.
Затем читаю следующее:
Она всего лишь улыбнулась…
В его венах проснулась жизнь,
И вмиг сердце встрепенулось,
А любовь обрела пристань.
Перебирая стихи, страница за страницей, я читала слова Дилана. Последним оказался листок, который выглядел так, словно его порвали надвое, но кусочек скотча вернул его к жизни. На нем детским почерком Дилана было написано:
Словно солнце твоя улыбка,
Будто море твои глаза.
Сердце твое — моя тихая гавань.
Глаза обжигают слезы, которые защищают меня от слов, разрывающих мою грудь. Здесь повсюду разбросаны чувства Дилана: ими разрисованы стены и кровоточит бумага. Их слишком много. Я наклоняюсь, обхватываю себя руками и тихо плачу. Я даже не осознаю, как бабушка Молли входит в комнату, пока ее голос не нарушает тишину, а ладонь не накрывает мою руку.
— Дилан любит тебя, Эви. Но это не любовь, что зарождается от обязательств, а любовь, которая появляется со временем и основывается на дружбе. Ее связывает гораздо большее. Это не та любовь, которую ты отталкиваешь. А та, которую ты принимаешь.
Глава 49
Дилан
Он сидел на краю пропасти
Три дня, проведенные в Нью-Йорке, легко дали представление о том, почему этот город считают таким замечательным. Здесь чувствуется своеобразная энергия, и я понял, почему люди называют его «Городом, который никогда не спит». Независимо от времени суток в Нью-Йорке стоит постоянный гул.
Я уже посетил музей искусств Метрополитен, побывал на вершине Эмпайр-Стейт-Билдинг и в одном из крупнейших магазинов игрушек, которые я когда-либо видел в своей жизни. Даже купил себе парочку ракет.
Но я не могу выкинуть Эви из головы. Я так сильно скучаю по ней. Скучаю по нашей дружбе. В моем сердце не существует ни единого уголка, который бы не был заполнен тоской по ней. Без Эви все это не имеет смысла. Мы собирались сделать это вместе. А теперь мне кажется, будто кто-то продырявил мои паруса.
Часть меня хочет собрать все свои пожитки и убраться отсюда. Но что с того? Сейчас Эви не желает меня видеть. Может быть, она никогда и не захочет.
Тяжело вздохнув, я заваливаюсь на кровать. Этим утром в «Старбаксе» одна девушка увидела мою брошюру, полученную из Парсонса. Она завязала со мной разговор. Она была милой? Конечно. Симпатичной? Внешне — да. Впрочем, это не имело значения. За ее улыбкой я больше ничего не разглядел. Потому что, оглянувшись назад, я увидел Эви. Словно призрак.