Как добраться до России. Как уже оговаривалось, нужно сесть на поезд, как сделала я той ночью миллион лет и несколько вечеров назад.
Немытые гиены наблюдали за мной с веранды, когда я выписывалась и шла вверх по улице со своей ручной кладью прочь от дома.
Во второй половине дня в проезде было не так много пассажиров. Шоу больше не было. В вагоне ехали рабочие, спешащие на свою смену, или люди того ниже-среднего класса – теперь и я принадлежала к ним? – переезжающие домой.
Опустила монету в бокс, и из него выскочил билет с изваянным на нем местом назначения – Россия: остановка Катерины. Я села, поставив сумку на колени. Много свободных сидений вокруг.
Какое-то время поезд ворчал и грохотал, шумный, как я помнила, не регистрируя остановок и, соответственно, не делая их. Затем мы подошли к станции под названием Винскоп[1]. Двери мягко скользнули в стороны, и в вагон нырнули две фигуры.
Мы находились (теперь, посмотрев на карту направлений в отчете агента, я это знаю) на окраинах Богемии, где начинается Россия. Дневное небо над платформой отливало темной бронзой, и со всех сторон его обклеивали современные здания: невысокие шпили, конусы, треугольники. Оттуда пришли они, двигаясь с грацией, что никогда не может стать банальной или наскучить, щегольство, которому не нужно задумываться над самим собой.
Молодой человек и девушка, в джинсах и обтягивающих майках без рукавов, в обуви для прогулок. Здесь ничего примечательного. Его волосы черного цвета, длиной до середины плеча, были собраны сзади в хвост с помощью черной ленты. У нее волосы были короткие, уложенные мокрыми шипами, как носила Джиззл, и цвет их был очень бледным оттенком ярь-медянки. И тут ничего интересного. Даже люди с малым доходом могут позволить себе краску для волос. Что с того? Даже макияж для кожи этого золотистого оттенка – им тоже пользуются. Я видела такой, только… смотрелось все-таки по-другому. Это совершенное, лишенное пор, пропорциональное чудо их существа выдавало их с потрохами. Двенадцать лет назад, да, возможно, человечество могло дурить себя, что их собственные обнищавшие и мутные генетические запруды способны, однажды под лазурной луной, зачать людей столь поразительных. Но сегодня, наверное, мы наконец признались себе, кто мы на самом деле. Дерьмо, в основной своей массе. И даже лучшие из нас не смогут сравниться с ними.
Они. Те. Эти.
Роботы. Голдеры, ныне названные именами Голдхоук и Кикс.
На два свободных сиденья присели они, спокойные и молчаливые.
Чем они занимались? Кто-то с деньгами жил в этом районе? Или же это какая-то следующая проба их роботизированных сил – расхаживать среди людей…
И тут противоречие, ведь пусть их одежды были будничными, им больше не разрешалось даже пытаться выдавать себя за человека. Таков закон.
И люди видели их в виспо, в новостных рекламах, - везде. Если человечество не было в курсе, что они полностью механические, то, по крайней мере, оно понимало, что эти двое из высших сфер, актеры, привилегированные, и не было у них прав на дрезину.
Я боялась, что такое могло произойти во флаере той ночью, с ним. Но ничего не произошло.
В этот раз, в начале агрессии не было.
Первой к ним подошла женщина.
- Скажите… вы..? Это же вы были на Шоу в парке? Да, вы. Я там вас видела.
Головы повернулись в грохочущем, подскакивающем экипаже.
Он обратил лицо к женщине. Посмотрел на нее, оценивающе, долго. Его глаза были не просто зелеными, но настолько глубокого зеленого цвета, что походили на черный янтарь. Он заговорил:
- Да. Мы были на Перфомаде.
- И я видела вас в виспо, – подошла другая женщина, нетерпеливо вытягивая шею, крепко хватаясь за один из ремней, - Но там сказали, что вы не люди.
- Нет, - ответил он.
Он – Голдхоук – обернулся на нее, абсолютно расслабленный, холодный и спокойный. Ни следа презрения на лице, но - о! - оно было. Испарялось от его тела, как ядовитые пары. Нет, я не человек, но ты, вещь, ты - человек.
До нее не дошло, но в то же время она поняла. Она все еще висела над ним; ее уродливое, бедное тело подскакивало от движений поезда. Она оставалась бодрой, но что-то исчезло в ней, будто фрукт, лишенный сердцевины.
Тем не менее, другие люди поднимались со своих мест и обступали пару. Аудитория заметно сократилась на той стороне от прохода.
Мужчина нагнулся и расплылся в ухмылке прямо перед лицом золотой женщины, Кикс.
- Сколько стоит? Каждый из вас, а?
- Много, - ответила она. – Слишком много для тебя.
Та же безразличная надменность. Словно они, эти два высших существа, были потревожены назойливыми мухами.
- Да? – отреагировал мужчина. Он был тучным, наверняка не от переедания, скорее всего из-за медикаментов. – Да, не могу позволить тебя, так? А как насчет того раза в херовом доме?
Она посмотрела на него, Кикс. Просто посмотрела, и я, по другую сторону прохода, только видя ее обращенный на мужчину взгляд, даже я съёжилась.
Его лицо потемнело, и он откатился назад.
- Никакая ты не машина, - воскликнул он. – Никакая она не херова машина, - повторил для остальных. – Она шлюха, и дерьмовая.
Другой мужчина, молодой, стройный и крепкий, протолкнулся из-за спины больного толстяка и бросил двум голдерам:
- Слезайте с поезда. Поезд не для вас. Слезайте!
Кикс и Голдхоук не стали спорить. Но и не двинулись с места. Они продолжали сидеть на своих местах и, одновременно повернув друг к другу лица, коротко улыбнулись в глаза каждый своего спутника.
Именно в тот момент молодой парень вытащил нож.
Он выбросил вперед руку с оружием, к самому основанию шеи Голдхоука.
Тот лениво ему ответил:
- Не выйдет.
- С чего бы?
Мужчина отвел руку и снова выбросил вперед, полоснув по лицу робота. Движение заняло три секунды.
Я не знаю, мог ли нож нанести какой-то временный ущерб металлической коже. Возможно, нет. Но, в любом случае, даже с такой скоростью у парня не было шанса.
Голдхоук встал. Так быстро, что показался искристым пятном. В то же мгновение изменилась и его одежда. Он был закован в черные доспехи, что-то среднее между самурайскими и средневековыми рыцарскими. Его рука, скрытая блестящей, угольно-черной рукавицей, встретила лезвие ножа, и тот ушел в сторону. Затем Голдхоук схватил своего человеческого противника и стал быстро поднимать все выше и выше, пока не разбил его голову о крышу экипажа. Даже сквозь шум поезда мы расслышали ужасающий треск.
Я подумала: «Он сломал ему шею, или разбил череп…»
Девушка рядом со мной согнулась пополам, и ее вырвало в проход.
Голдхоук отпустил тело, и оно свалилось вниз, обратно на наш уровень. Оно покоилось на полу в неуклюжей позе. Худое лицо застыло в гримасе удивления.
Мужчина-голдер оглядел всех нас. Он вкрадчиво сказал, этим своим сокровенным голосом, что проникает в уши и мозг:
- Так.
И все.
Рядом с ним стояла Кикс, тоже в доспехах, - светлой, насекомоподобной кольчуге.
Никакого выражения на их лицах.
Что происходит в такого рода ситуациях? Люди съеживаются, или убегают как можно дальше. Или кричат. Так ведь?
Ничего подобного.
Первым на Голдхоука накинулся толстяк. И, казалось, всех остальных пассажиров потянуло вперед, будто они были привязаны к жирдяю – куда бы он ни шел, они должны идти за ним, что бы он ни делал, они должны последовать, - стадо.
Куски человечины – руки молотят, взлетают, - глухие удары и теперь крики, что-то вроде панического бегства. Даже две или три женщины в этом участвовали – дергали и дергали за черные и зеленые волосы.