Бродя по окрестностям Барнета, он так дотошно изучил каждый холм и заводь, ложбину и селение, что теперь, когда пришлось быстро менять ход кампании, говорил с такой уверенностью и знанием дела, так уверенно рисовал на песке план местности, так разумно и обоснованно объяснял, где и что следует разместить, когда и откуда наступать, что никто не смел ему перечить. И уверенность в победе явно проступала на лицах командиров Уорвика. Они лишь изредка задавали вопросы, но в основном соглашались, а Джордж Кларенс, изучая план расстановки сил, наклонился так низко, что даже дыханием смел песок.
Уорвик закончил говорить и рассмеялся, потрепав по плечу зятя.
– Спокойнее, Джордж. С Божьей помощью, победа будет на нашей стороне. У нас отличная позиция, с нами отряды из Саффолка, Норфолка, Бэкингема, Лестершира, Кента. С теми двенадцатью тысячами, что ты привел с Запада, у нас вдвое больше ратников, чем у Йорков.
Джордж теребил свою недавно отпущенную бородку, не сводя глаз с плана размещения войск. Совет завершился. Обсудив частные детали, военачальники разошлись. Когда Джордж выходил из зала, Уорвик окликнул его. Герцог оглянулся. Освещаемый четырьмя канделябрами, Уорвик стоял, наклонившись вперед и опираясь сжатыми кулаками о столешницу.
Его голова низко свешивалась.
– Пойди сюда, сынок, – позвал Уорвик. Джордж приблизился и, когда его тесть поднял лицо, едва не отшатнулся. У Уорвика дергались губы, по вискам струился пот.
– Позови Маттео, Джордж. И смотри, чтобы никто ничего не знал.
Кларенс был единственным, кто видел, чего стоило Уорвику встать на ноги, когда все уже считали его добычей костлявой. Этот итальянец – не то лекарь, не то колдун, как считал Джордж, – дал ему какое-то адское восточное снадобье, которое подняло Уорвика и на время вернуло ему силы. Но его следовало принимать постоянно, иначе Делатель Королей вновь превращался в развалину. Отныне он опасался хоть на час отпускать от себя лекаря, тем не менее они с итальянцем беспрерывно ссорились, и Маттео Клеричи твердил, что чрезмерность, на которой настаивает Уорвик, сведет его в могилу раньше, чем это суждено Делателю Королей провидением.
Когда лекарь явился, Джордж, стоя за приоткрытой дверью, слышал, как они снова принялись пререкаться.
– No, assolutamente no[56], синьор Рикардо, это уж слишком! Я чувствую себя палачом. Sancto Dio![57] Я уже жалею, что вообще сказал вам об этом средстве.
– Маттео, не глупи! – твердил Уорвик, и в голосе его звучала такая мягкость, какую мало кто мог заподозрить в грозном Делателе Королей. – Помоги мне, Маттео. Ты знаешь, что значит для меня эта битва. В ней все наше будущее, здесь решается судьба Англии. Я не должен сейчас сломаться. Помоги мне, а там… там пусть хоть геенна и сам сатана в придачу.
– Ах, синьор! Зря я вас послушал. Я убийца, настоящий убийца…
Но он уже возился в своем ларце с лекарствами и прочими орудиями его ремесла. Джордж всегда с опаской относился к медицине. И едва заслышав звяканье склянок лекаря, тотчас поморщился и вышел. Но Уорвик сказал, что хочет с ним говорить, и теперь он стоял на ступенях у входа, окутанный сумрачной пеленой тумана, и прислушивался к долетавшим из церкви мужским голосам, тянувшим «Gloria in excelsis»[58].
Вскорости лекарь вышел, и Джордж суеверно перекрестился, покосившись на него, а затем прошел к тестю.
Уорвик сидел на каменной скамье в проеме окна. Джордж приблизился и почтительно остановился на некотором расстоянии. Он боялся Уорвика, и этот страх, возрастая, превратился в ненависть.
Ему доставляло наслаждение видеть, как тают силы непобедимого Делателя Королей. И вместе с тем Джордж боялся и помыслить о том, что произойдет с ним, если Уорвик проведает о его предательстве. А ведь всем известно, сколько шпионов у Уорвика! И Джордж, цепенея, боролся со страхом.
Порой ему начинало казаться, что за ним следят. Сейчас же, когда все его войско, все его военачальники только и ждали сигнала, чтобы переметнуться под знамена Белой Розы, – опасность увеличивалась вдвойне. Поэтому Джордж и расположил свои отряды сколь возможно далее от ставки Делателя Королей, окружив их пикетами и заставами и строго-настрого приказав убивать на месте любого, кто хоть на миг подпадет под подозрение.
– Ты думаешь, я не знаю, что тебя гложет? – неожиданно спросил Уорвик, и герцогу показалось, что у него остановилось сердце. Он молчал.
– В Лондоне у меня достаточно людей, и они донесли мне об измене твоего капеллана. Ты, кажется, доверял ему, Джордж?
Кларенс перевел дыхание.
Видя, что Джордж молчит, Уорвик продолжал:
– Когда-то отец мой, герцог Солсбери – упокой Господь его душу – наставлял меня, что надобно почитать священнослужителей и склоняться перед их саном. Как и все прочие, они грешат… Что ж, за свои грехи им предстоит держать ответ перед Всевышним. Поэтому я не ропщу и не кляну своего брата, епископа Невиля.
Возможно, я сам виноват в том, что случилось. Я знал, что Джордж слаб и неспособен к ответственности, однако всегда делал ставку на его честолюбие, полагая, что он сообразителен и поймет, что ему следует держаться за меня, если он по-прежнему хочет оставаться лордом – казначеем Англии и в конце концов облачиться в кардинальскую мантию.
Эдуард весьма скоро забудет о его услугах. Твой братец Над скорее будет помнить о том, что Джордж помог уйти из-под его опеки Анне Невиль, нежели то, что епископ помог ему бежать из плена и отворил ему ворота Лондона. Поверь, мой мальчик, несмотря на кажущееся легкомыслие, Над Йорк никому ничего не забывает.
– Это неправда! – воскликнул Кларенс, излишне запальчиво, как показалось Уорвику.