Прежнее счастье возможно.
Ты мне сказала: приду,
Холодно мне и тревожно.
Нетерпеливо я жду…
Сколько же нужно усилий
Прежнее счастье вернуть!
Мы ведь уж близкими были.
Милая, не позабудь.
Нет, не измученный страстью,
Напоминаю о том.
Просто, поверилось в счастье,
В счастье быть нам вдвоем.
Ходят. Подходят. Проходят.
Поздний, мучительный час.
Долгие тени наводит
Неумирающий газ.
Зловеще-мертвенный и синий
Над городом сгустился пар.
Рядами освещенных линий
Живет и движется бульвар.
Как блеск безжизненного глаза —
Просветы каменных домов.
Тревожно вспыхивают газы,
И черный падает покров…
– «Ваш профиль ласковый и тонкий.
Он душу тянет в зыби грез». —
Звонки и шумы, скрипы конки.
Стук разбежавшихся колес.
– «Ваш профиль вздумчивый и строгий.
Давно люблю его изгиб». —
Удало погремели дроги.
И лязг, и грохоты, и скрип.
– «Ваш профиль шепчущий и нежный.
Зачем вы здесь? Среди всего?» –
Гудит стозвучней рев железный.
Свое почуя торжество.
Зловеще вспыхивают газы,
И черный падает покров.
Как смех безжизненного глаза –
Просветы каменных домов.
Влача мучительные тени
По длинным плитам тротуара,
В тревоге смутных освещений
Бредут задумчивые пары.
Протяжный гул упорно длится.
Туманны лица в свете газа.
Как зверь безмерный и стоглазый,
Затихший город шевелится.
— «Уйдем! Уйдем! Здесь давят стены.
Я слез не в силах превозмочь.
Я над чудовищной изменой
Опять проплакала всю ночь.
«Уйдем! Уйдем! Здесь гул и топот,
Людей тревожных суетня…
О, как он лгал — твой нежный шепот,
Как ты обманывал меня!»
Протяжный гул упорно длится.
Обманны лица в свете газа.
Как зверь злорадный и стоглазый,
Безмерный город шевелится…
В тревоге смутных освещений
Все недоверчивы и стары.
Проходят тени. Гибнут тени.
Белеют плиты тротуара.
VII. СКАЗКА ОСЕННЕЙ ЛЮБВИ
Вечер был матовый, вечер осенний,
Вечер, союзный мечтам.
Город был хмурый и черные тени
Плыли по длинным стенам.
Месяц безжизненный, бледный и острый,
С левой сверкал стороны.
Звезды глядели, как вещие сестры,
Как воплощенные сны.
Красные, ярко прозрачные тучи
Гасли, пурпурно дыша,
Падали листья в подвижные кучи,
Падали, тихо шурша.
Бледной угрозою облачный глетчер
Остро тянулся из тьмы.
В этот тоскующий, матовый вечер
Встретились, встретились мы…
В час, когда наши горячие губы
Смутный порыв сочетал,
В час, когда нищий хромой и беззубый
Счастья нам пожелал,
Птицы кидали осенние гнезда,
С криком летели на юг.
Грустно глядели высокие звезды
Взором испытанных мук.
В час, когда с дрожью за темной гардиной
Я поднялся над тобой
И приклонился к груди лебединой,
Точно давший прибой,
Две из них тихо и грустно скатились,
Соединились в одну.
Светом мерцающим вдруг озарились,
Ярко прорвав вышину…
Но в быстролетно-отвесном паденьи
Бил непосильный порыв.
Тихо погасли они в отдаленьи,
Полночь на миг озарив…
Все понимая, жалея, жалея,
С жгучею жаждой помочь,
Ангелы плыли, торжественно вея,
Чрез серебристую ночь.
Видели ангелы звёздные знаки,
Звёздные знаки о нас,
И зарыдали в притихнувшем мраке
В этот томительный час.
Вновь о своем зарыдали бессильи,
Прокляли знанье свое,
Обозревая в лучистом воскрыльи
Скорбной земли бытие.
Und wenn da lange
in einen Abgrnnd blickst,
blickt der Abgrnnd auch
in dich hinein.
Nietzsche.
Мих. Пантюхову.
Пойду к тому, который слышит,
Хотя придавленный в борьбе, –
Который так же трудно дышит,
Сын города! пойду к тебе!
Ты весь какой-то бледнолицый,
Учуявший тяжелый груз…
тоже быть мечтаешь птицей,
И с солнцем празднуешь союз!
Но ты уж понял всю победность
Окаменелых этих стен.
И оттого в тебе и бледность,
И ненасытность перемен.
Твои усталые беседы –
Бессильно-мертвенный полет.
Но в них тревожно светят бреды
Предвосхищаемых высот.
Ты обессилен и недужен
В превозмоганьях и борьбе.
И оттого-то ты мне нужен.
Сын города! пойду к тебе!