Почему же так: народ — малая горстка — отстаивает в стро» го очерченных пределах свою территорию, свою культурную самостоятельность, отстаивает в прямой или косвенной борьбе с величайшими державами мира? Эти державы — ассирийская, ахе-менидско-персидская (с мидянами), греко-македонская, парфянско-персидская, сасанидско-персидская, арабская, византийская… Все они одна за одной сходили с арены правления, а народ-горсть продолжал отстаивать свою культурную самостоятельность…
«Она, — писал исследователь древнеармянской литературы И. Я. Марр, — эта горсть народа, в непрерывной борьбе теряет государственность и снова ее восстанавливает… И все-таки она, эта горсть, уже горсточка народа, с неослабленным упорством отстаивает свою культурную самостоятельность. И речь идет именно о борьбе за заветное, с незапамятных эпох наследованные культурные ценности…»
Если проследить хронологию армянского государства, то, созданное во II веке до новой эры, оно просуществовало до 528 года. В этот начальный период своего развития оно было эллинистическим, бурлила городская жизнь, строились театры, зарождалась литература. Страбон (I век до н. э.) свидетельствует, что в его время Армения была единоязычной.
В IV веке Армения приняла христианство, а в начале V века она приобрела письмена, которые употребляются и по сей день, — в 405 году Месроп Маштоц создал алфавит. И нет ничего удивительного, если далекий потомок двадцатого века захочет прочесть мудрые советы своих предков, которые носят названия «бесценное сокровище», «жемчужина», «источник мудрости» или «услада жизни». Он не испытает никаких затруднений, и донесется до него речь, которая звучала двенадцать, пятнадцать, шестнадцать веков назад!
Сюда, в богатейшее хранилище века, и по сей день стекаются уникальные рукописи. И как тут не скажешь, что велик тот народ, который бережно сохраняет свое наследие, несмотря на все водовороты времени.
— Да, добывание материалов по интересующей тебя тематике у нас дело трудное. Здесь хочется напомнить слова Фейхтвангера: я охотно отдал бы всего Фукидида с его многотомной историей Пелопоннесской войны за всего одну лишь страницу мемуаров галерного раба тех времен, — Валентин Саввич перевел дыхание. — Да! Это правда! Фукидид изложил лишь события, но раб, прикованный к веслу, сообщил бы нам, потомкам, именно детали эпохи. Детали быта — что он в этот день ел, чем запил свою скудную еду и сколько ударов плетью получил от «профоса». И очень верно сказано — народ, имеющий могучее наследие, хранящий бережно его — народ неделимый и непобедимый, моей излюбленной темой а истории является дипломатия и политика. Ведь тут все как и в математике, ничего не исправишь, как ты ни крути, а дважды два все равно будет четыре — пятерки никогда не получишь. История существует сама по себе, независимо от того, как мы к ней относимся. Что там произошло, что было, а нам уже не исправить. Правда, в истории, как и в политике, существуют разного характера версии. Политические разночтения. Так, когда я работал над романом «Битва железных канцлеров», я столкнулся с двумя вопросами: чем была вызвана продажа Аляски — политическими или материальными запросами времени? И чем вызвано настойчивое проникновение нашей государственности в Среднюю Азию? Тут возможны версии. Ну, допустим, что нам необходим был хлопок, как главное сырье для производства пороха, а хлопок мы тогда закупали у плантаторов Америки. Это материальная сторона вопроса. Но рядом с ней соседствует и политическая. Ведь не секрет, что британские колонизаторы хотели бы видеть границы своей империи на окраинах нашего Оренбурга. Не приди в Ташкент наш солдат в пропыленной песками белой рубахе, воспетый кистью Верещагина, и мы еще и не знаем, как сложилась бы судьба тех народов, которые ныне входят в состав наших Среднеазиатских республик.
Поэтому история для меня стала строгим учителем. Считаю, что роль исторической романистики колоссальна. Исторический роман обязан воспитывать читателя в духе осмысленного патриотизма. Трудно быть полноценным патриотом сегодня, не опираясь на богатейшее наследие. Зная прошлое Отечества, человек делается богаче духом, тверже характером, умнее разумом. История воспитывает в нем чувство национальной гордости. Культура народа всегда зависит от того, насколько он знает и ценит свое прошлое.
— Как родилась у меня идея написать роман «На задворках великой империи»? — Валентин Саввич обвел взглядом свои знаменитые стеллажи книг с золотыми обрезами. — Навряд ли кто останется равнодушным, столкнувшись с документами давних времен. Для меня нет большего наслаждения, чем разложить, например, списки русского генералитета за 1863 год. Я просматриваю их и отмечаю звания, имена, фамилии, отчества. Ну, здесь такого уж интересного, кажется, и нет. А для меня они оживают. А уж если списки даются с аннотациями, то тут я просто ликую.
Вчитываясь в аннотированные списки Государственной думы, я как бы увидел срез живой ткани. Передо мной открылись мышцы, нервы, артерии того времени…
Говоря об этом романе, стоит напомнить, что события будут развиваться накануне 1905 года. И для яркой характеристики предкризисного положения царского самодержавия выбран в качестве главного героя губернатор, князь Мышецкий.
В эпиграф романа Валентин Саввич выносит слова одного из любимых писателей — Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина:
«…Ежели древним еллинам и римлянам дозволено было слагать хвалу своим безбожным начальникам и предавать потомству мерзкие их деяния для назидания, ужели же мы, от Византии свет получившие, окажемся в сем случае менее достойными?
Не только страна, но и град всякий и даже всякая малая весь — и та своих доблестью сияющих и от начальства поставленных Ахиллов имеет и не иметь не может. Взгляни на первую лужу — ив ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет…»
Валентин Пикуль, обращаясь к эпохе, вроде бы достаточно разработанной в литературе, находит темы, о которых хранилось молчание.
Роман «На задворках великой империи» вышел в 1964 году, продолжение — в 1966 году. Первый автор писал «с зубной болью и очень легко», второй он «писать не хотел совсем, но — писал!». Задуманный третий том не написан, ибо, как признался сам Пикуль, «я понял, что его не станут печатать: Столыпина частично я передал в романе «Нечистая сила».
Главный герой романа князь Мышецкий, именуемый «белой вороной», на первых порах своей деятельности в качестве губернатора города Уренска на восточной окраине России, лично убедившись в царящих здесь бесправии и беззаконии, решает действовать смело и энергично. Но укрепившиеся законы вскоре ломают этого человека. Мышецкий начинает понимать наивность своих планов, против которых были все: от губернатора Влахопулова до настоятеля монастыря архиепископа Мелхисидека. Мышецкий, человек широко образованный, кандидат правоведения, специалист в области статистики, знаток русской литературы и журналистики, читавший Маркса и Ленина, задавал себе один и тот же вопрос: «Что он сделал за это время?.. Ничего… Нет, он не хотел, видит бог, как не хотел, но получилась глупость. Глупость и пошлость…»
«До краха Великой Российской Империи оставалось всего одиннадцать лет», — такими словами заканчивает автор вторую книгу романа, который во «всей красе» показал развал самодержавия. Многое изображено в сатирических тонах: что делает заметным сходство романа со щедринскими повестями, в частности, «Губернскими очерками», — в которых с едкой иронией повествуется о крючкотворцах старых времен, о безнаказанности виртуозов вымогательства, о круговой поруке… И слова И. С. Тургенева, сказанные о «Губернских очерках», вполне можно отнести к роману Валентина Пикуля «На задворках великой империи»: «…с неукротимой силой (автор) бичевал многочисленные злоупотребления, царившие тогда под именем Власти и Правосудия».