«Музеи научили меня очень многое понимать, а картины обострили глаза», — часто повторяет Валентин Саввич.
Сколько раз каждый из нас задавался вопросом: в чем же притягательная сила творений великих мастеров? В том ли, что возвещают о дерзании на своем поле боя или в чем другом?
— Я не могу представить себе, — рассказывает Валентин Саввич, — как бы я писал свои исторические произведения, не пережив множества восторгов перед полотнами прошлого. Много раз убеждался, что живопись взаимосвязана с литературой, а пишущему об истории просто немыслимо пройти мимо картин русской жизни. И поэтому я еще молодым начал собирать репродукции картин и составлять портретную картотеку.
Собиранию коллекции русского портрета и портретной картотеки Валентин Пикуль посвящает очень много времени. Здесь собраны репродукции с живописных портретов выдающихся исторических деятелей, гравюры и литографии, скульптурные изображения и памятники надгробий.
В портретной картотеке дана краткая аннотация о человеке, указан художник, даты исполнения, размеры и местонахождение портрета.
— Сейчас у меня собрано более двадцати пяти тысяч портретов. Этой работе я отдал почти сорок лет жизни, — говорит Валентин Саввич. — У меня очень органично соприкоснулась любовь к русской генеалогии с любовью к русской иконографии. Но не путайте это слово с иконами. Иконография — область исторической науки, занимающаяся изучением всевозможных портретов, судьбой изображенных на них лиц. Вот тут вступает в дело историк. Иногда знаешь имя, фамилию человека, а дальше — тьма. Судьбы его не знаешь. А чтобы узнать ее, требуются многие годы. Это тяжелая исследовательская работа, работа «настоящего криминалиста».
В моей библиотеке есть достаточный подбор книг по генеалогии, без знания которой писать исторические романы просто невозможно. В России происхождение, родственные связи всегда играли важнейшую роль. Они зачастую определяли положение человека в обществе, политическое влияние на жизнь страны, продвижение по службе и еще многое другое. Почему бы не возобновить издание таких произведений? Между тем генеалогические сведения, литература по генеалогии очень трудно достаются. Это, пожалуй, самая редкая литература. У меня есть Полное собрание сочинений профессора Савелова в одном томе. Чрезвычайно редкое издание. Савелов был первым профессором-генеалогом в России, и специально для него ввели курс отечественной генеалогии в Московском университете в конце прошлого столетия.
И еще мне бы хотелось сказать о картотеке, которая в нашей стране уникальна. И не потому, что я ее автор, а потому, что этой отрасли у нас в стране совершенно не уделяют внимания. Я имею в виду некрополистику.
Согласитесь — захоронения сами по себе документ. Пожалуй, нигде нет более правдивых данных о человеке, нежели в надгробных надписях. Ну и опять же родственные связи. Хоронили всегда рядом, и потому историку, изучающему генеалогию, необходимо обращать внимание на то, где лежит, когда произошло захоронение, кто рядом… Я сам описал несколько кладбищ. И сделал это вовремя, ибо, к великому сожалению, и кладбища, как и памятники старины, варварски уничтожаются. Я успел описать немецкое кладбище в Риге, на месте которого сейчас проложили дорогу. В Лужском районе, на берегах Череменецкого озера, я описал заброшенное кладбище, найдя там родственников композитора Глинки — Шестаковых, о которых специалисты много знают, но вот года рождения и смерти не установили.
В Тарту я описал немецкое кладбище, заросшее в человеческий рост буйной крапивой, и нашел там захоронение очень интересного человека. В «Моонзунде» у меня показана гибель двух русских морских офицеров — братьев Унтербергеров, не пожелавших покинуть тонущий корабль. Описывая кладбище, я обнаружил могилу приамурского генерал-губернатора Унтербергера, автора знаменитой монографии о богатствах этого края и перспективах их освоения, а рядом — две символичные могилы его сыновей, погибших в море. Меня бросает в дрожь, когда я читаю в нашей прессе о вопиющих фактах постройки скверов и парков для отдыха на месте бывших захоронений. Я согласен полностью со словами Юрия Бондарева, выступавшего на XIX Всесоюзной партийной конференции, где он с болью и тревогой сказал, что наша печать сейчас разрушает, уничтожает, сваливает в отхожие ямы прожитое и прошлое, наши национальные святыни, жертвы народов в Отечественную войну, традиции культуры. Такая печать воздвигает уродливый памятник нашему недомыслию…
«Собрать рассеянное!» Не этому ли подчинено стремление писателя Валентина Пикуля. Но не скитаясь по дорогам, не занимаясь осмотром забытых архивов, хотя этим Валентин Саввич с удовольствием занимался бы, а «собирать рассеянное» прямо тут, в своем «горячем цехе».
— Мне как-то пришлось читать статью, сейчас трудно вспомнить какую, но содержание помню, — о воздействии на Льва Николаевича Толстого старинных, а точнее сказать, старых, тогда еще не было старинных, гравюр, которые отражали весь ужас наполеоновского похода на Россию. Я это великолепно понимаю, потому как тоже иду от иллюстративного материала. Я не был при штурме Измаила: просто беру и просматриваю те схемы, те карты, те гравюры, картины, которые изображают этот момент. А иногда я замечаю в уголке где-то сценку схватки. И вот она целиком ложится на прозу. Тут нечего и выдумывать. Тоже самое могу сказать и о портрете. Хорошо вижу, какое у дамы платье, какой веер… Рядом сидит собачка. Простите, но мне становится приятно, когда я узнаю из мемуаров, что собачку звали Жужу. Собаки тоже имеют право на свою историю.
Живопись помогла мне, когда я писал роман «Фаворит». Помните сцену смерти Потемкина? Существует картина итальянского художника, который до мельчайших подробностей выписал все: где стояла карета князя, где люди, в чем они были одеты. Эта картина была распространена в гравюре, которую я использовал. А еще у молдавского художника Григорашенко есть картина, где изображен момент — народ на руках несет Потемкина. Детально рассматривая эти произведения искусства, я пытался уже в романе изобразить события таким образом, как они могли бы происходить на самом деле.
Вспоминается одна миниатюра Пикуля — волнующая история о портрете Пушкина-младенца.
В то время Валентин Саввич писал роман «Из тупика».
— Напомню, — говорит Валентин Саввич, — ледокол «Святогор» — будущий славный «Красин» — когда-то плавал под флагом военного флота.
Штурманом на «Святогоре» был лейтенант Николай Александрович Фон-Дрейер — один из героев моего романа «Из тупика». Неожиданно я получил письмо из тихой псковской провинции, славной историческими памятниками. Мне писала жившая там на покое в Печорах пенсионерка Елена Александровна Чижова, которая благодарила меня за то, что я в своем романе «Из тупика» не забыл почтить добрым словом ее брата Николая Александровича. Из письма выяснилось, что образование она получила еще в Смольном институте благородных девиц.
Я даже вздрогнул! Не может быть! Смолянка?! Неужели?! Сразу же обратился к своей картотеке. Извлек из ящика пачку карточек, заведенных на представителей дворянской фамилии Фон-Дрейер, живших в нашей стране до революции. Каково же было мое изумление, когда попалась карточка, уже заполненная на мою читательницу! — которую я учитывал лишь в истории (выделено В. П.). Вот как бывает: думаешь, что человек давно растворился в былом, а он, оказывается, здесь, рядом; мало того, этот человек, учтенный тобой в прошлом времени, еще и твой читатель. Карточка указывала — Елена Александровна Фон-Дрейер, дочь подполковника и его жены Екатерины Николаевны, урожденной Чаплиной, выпущена из Смольного института в 1912 году. Мне ничего не стоило выяснить дальше, что она была в родстве с московским врачом М. Я. Мудровым и знаменитым математиком Н. И. Лобачевским… И я узнаю еще более потрясающие данные: она — старший лейтенант Советской Армии, она — кавалер трех боевых орденов. Эта женщина была сестрой милосердия еще в первую мировую войну, а в грозном 1941-м снова пошла на фронт. На этот раз с мужем-ополченцем и сыном Ярославом, молодым актером. Муж был убит в бою. А сын погиб в штыковой атаке под стенами Ленинграда. «Это был храбрый юноша. Мать сама вынесла его с поля боя и похоронила по-солдатски, в общей могиле… За годы войны старшая медсестра Е. А. Чижова спасла сотни солдатских жизней». Так было написано в газете «Ленинградская правда» от 9 марта 1945 года, когда оставались считанные дни до великого ДНЯ ПОБЕДЫ. В эти дни старший лейтенант А. Е. Чижова шагала по земле Восточной Пруссии, и газета опубликовала ее письмо: «Пруссия горит… она горит, как когда-то горели Колпино, Пушкин и Красный Бор. Я в стране, которая убила моего сына. Но я пришла сюда не мстить, а помогать моей армии…»