Неплохой вариант ребенок-убийца, но этот ход тоже уже неоригинален, и к тому же он какой-то несимпатичный.
Старичок-зубами-щелк? Но история человечества и тем более литература очень густо заселены злобными и жестокими старикашками, от колдуна Черномора до доктора Лектера.
Так методом исключения я пришел к выводу, что самый нежданный, а стало быть, самый страшный тип злодея — бабуся божий одуванчик. Не волк, переодевшийся бабушкой, а самая настоящая старушка. Вяжет себе варежку, сверкает очочками, на плите булькает варенье, у ног дремлет кот. «Подойди-ка, — говорит, — внученька, я тебе пряник дам». Внучка подходит, а старуха рраз — и спицей в глаз.
Страшно.
Бабушка-убийца вызывает жуть, потому что вытягивает из подсознания воспоминание о детских страхах, о том времени, когда в жизни маленького ребенка женщины играют куда более важную роль, чем мужчины. Неслучайно в фольклоре для детей столько всяких ведьм и колдуний. Никого я так не боялся, как Бабу Ягу Костяную Ногу — никаких Индейцев Джо и Кащеев Бессмертных.
Вот я вам сейчас расскажу про одну бабушку, жившую около двухсот лет назад в лесах на берегу Соммы.
Стало быть, осень 1816 года. Вечер. По тропинке идет добрый и веселый человек, хозяин деревенской гостиницы, насвистывает. Видит старую жалкую нищенку, скрючившуюся от холода. Та просит милостыню, и мужчина достает кошель, ему жалко бедолагу. При виде кошелька бабушка прыгает на прохожего и точным ударом ножа рассекает ему горло.
Это первое убийство, совершенное Прюданс Пезе по прозвищу Волчица. Она наводила ужас на всю округу в течение четырех лет. В одном лишь 1819 году в сантеррских лесах нашли девятнадцать трупов с перерезанным горлом.
У Волчицы было несколько подручных, ее правой рукой был гигантского роста и фантастической силы дебил по имени Фермен Капелье. Шайку прозвали «Сантеррскими поджаривателями», потому что во время ограбления, допытываясь, где в доме спрятаны ценности, преступники жгли своим жертвам ноги раскаленными углями.
В общем, это были довольно обыкновенные ублюдки, которых хватало во все времена. Необычно лишь то, что предводительствовала у них глубокая (по меркам той эпохи) 72-летняя старуха, которую они беспрекословно слушались и которая владела ножом, как хирург скальпелем.
В конце концов на борьбу с бандой Волчицы призвали из Парижа великого Видока, самого известного сыщика эпохи. Тот сумел внедриться в шайку, и злодеев взяли прямо на месте очередного преступления.
Наша старушка получила удар штыком в живот, но сумела убежать, держа вывалившиеся внутренности в ладонях. Взяли ее на следующий день, в относительно неплохом состоянии здоровья. Во всяком случае, до суда и эшафота Волчица дожила.
Ее и сообщников казнили публично, на перекрестке двух дорог. Волчица отказалась от священника, а в качестве последнего привета человечеству на глазах у всех справила нужду. Прощальные слова этой классической социопатки были: «Вам достанется моя башка, но не хвост».
И ведьма знала, что говорила. В том же самом уголке Пикардии 37 лет спустя (в год смерти Видока!) снова появилась шайка «поджаривателей», и казнили их на том же самом месте — вот здесь:
Как только я почитал в разных источниках про эту бабушку, сразу понял: она мне пригодится. Вот ужо скоро выпущу ее (ну, не саму Волчицу, а очередной ее «хвост») попугать со страниц книжки маленьких детей…
bogdan mutaev
А ещё они норовят нанести тележкой подлый удар сзади в супермаркетах…
missvoland
А если заменить один персонаж на другой? Приходит Раскольников к старушке-процентщице, заносит топор, а это Волчица.
tigra 1807
Вообще женщины более изощренные и более жестокие преступники. Довелось немного поработать следователем — ужаснулась от того, насколько женщины жестокие бывают. И мотивы у всех разные — мужчинам деньги, власть интересны, а для женщины власть и деньги это на втором плане, первоочередная задача — самовыражение своего рода, кому-то что-то доказать. А уж обиженная мужчиной женщина — это вообще страшно, в таком состоянии на невероятные поступки пойти может.
ЧЕРНЫЙ ЮМОР СУДЬБЫ
8.12.2010
Мой герой Эраст Фандорин однажды говорит (опять сумимасэн за самоцитирование), что по-настоящему страшится только одной вещи на свете: «Боюсь умереть так, чтобы все потешались. Одно это про тебя потом и будут помнить». Он приводит в качестве примера французского президента Фора (1841–1899), обстоятельства смерти которого (скоротечный кондратий в момент греховных удовольствий) полностью заслонили в глазах публики все свершения его жизни.