Но меня сейчас занимает другое.
Вот ты говоришь: «наперсточники, облепившие трон», «рубить головы дракону», «они понимают только злобу, жестокость и силу». Это язык войны, всё той же нескончаемой войны. Я и сам в ней активно поучаствовал. Например, придумал для двух «голов» красноречивые названия — «аристократия» (это Мы) и «арЕстократия» (это Они). То есть Они — плохие, а Мы происходим от слова «аристос», «лучшее».
Но, знаешь, вся эта брань вдруг стала казаться мне контрпродуктивной.
Во-первых, как-то неправильно самим объявлять себя «лучше» — это пускай потомки решают, кто был хороший, а кто плохой.
Во-вторых, неправда, что в Их арсенале нет других средств кроме запугивания и выкручивания рук.
И вообще всё не такое уж черно-белое.
Среди Наших попадаются, и в немалом количестве, люди низкие и продажные; среди Них подчас встречаются люди убежденные и бескорыстные.
Да, когда наверху Они, то правят жестко и по временам жестоко, но и Наши в статусе победителей тоже не Сахары Медовичи. Крови Наши проливали несравненно меньше (хотя в эпоху народовольцев с эсерами или в октябре девяносто третьего тоже не миндальничали). Зато Мы добирали моральным втаптыванием врагов в грязь, а иногда и прямым электоральным жульничеством, как в девяносто шестом. (Ну да, по сравнению с чуровскими выборами чубайсовские кажутся милым детским поджухиванием, но ведь в стране впервые происходили демократические выборы президента — и вышла этакая пакость).
Поразительно, что мне понадобилось прожить на свете больше полувека, чтобы вообще об этом задуматься. Мысль вроде бы простая, но я никак не могу уместить ее в голове.
А что если не стремиться к окончательной победе над Ними? Что если научиться как-то терпеть друг друга?
Я понимаю, что говорю вещи в условиях разгула реакции ужасно несвоевременные, поэтому во избежание недоразумений поясню. Речь не про нынешний момент, когда Они совершенно распоясались и любое движение с Нашей стороны в сторону компромисса будет воспринято обществом как капитуляция. Конечно, удар нужно держать и выдержать. Выдержим. Видали Мы за двести лет атаки и посерьезней. Но когда Наша сила начнет прибывать, а Их сила убывать — не попробовать ли Нам, сторонникам прав личности, найти общий язык с Ними, сторонниками государственного принуждения? Не оставить ли в стороне то, что нас разъединяет, и не попытаться ли найти какие-то точки соприкосновения?
Ты считаешь, это утопия, иллюзия? Точек соприкосновения нет вовсе?
М.Ш.
Терпеть? Опять терпеть?
С кем искать точек соприкосновения? С властью? С бандитами? Это же одно и то же.
Для того, чтобы исторически терпеть, нет больше исторического времени.
Людям, живущим в нечеловеческих условиях сейчас, не поможет хэппи энд в далеком будущем. Ведь речь уже идет не о каком-то психологическом дискомфорте, а о вымирании в России человека как вида. Ведь в ГУЛАГ загнали не только всех нас, но и саму природу. И если люди могут приспособиться к жизни в любой тюрьме, смирившись со своим рабством, то природа — нет. Она умирает и забирает нас с собой.
Мы ведь выросли в стране, где ничто никому не принадлежало. Это была удивительная страна рабов, и те, кто нами правил, были лишь главными рабами. А у рабов, с давних времен известно, рабское отношение ко всему: Nihil habeo, nihil curo.
А теперь они украли природу и добивают ее. Страну сделали местом, неприспособленным для жизни. Жить в России — опасно для здоровья. И тем более для здоровья детей.
Они живут за счет варварского разграбления природы, потому что у них все еще рабские мозги и души, не знающие чувства ответственности за будущее. Чувство ответственности за окружающий мир невозможно без свободы, без возможности проявить инициативу. Это именно то, чего был лишен советский человек — любая инициатива снизу наказывалась сверху, и именно у этого разбитого корыта мы оказались вновь.
Экологическая катастрофа, которая уже идет полным ходом в России, не может быть остановлена без сопротивления гражданского общества, но население огромной страны, по-прежнему отчужденное и от своей земли, и от местной власти, получая ужасающую информацию о варварском уничтожении среды собственного проживания, в массе своей не способно к активному противостоянию. Тревожные известия о гибели природы на Западе ведут к активному противодействию общественности, а в России лишь усиливают всеобщее чувство безнадежности. Люди по-прежнему ощущают себя бессильными и беспомощными перед всесильным чиновником, который заботится только о своем кармане. Им остается только терпеть и вымирать. По-прежнему в стране правит психология рабов, по-прежнему в России не создана система общественного самоуправления, на котором зиждется вся западная цивилизация.