По маловыразительным описаниям наступлений-отступлений в его мемуарах я попытался вычислить, в чем же ключ к этой личности, помимо самолюбивого стремления доказать окружающим, что он, несмотря на еврейскую фамилию, не хуже, а может быть, и лучше их.
Идеология Бориса Александровича была проста, он сам формулирует ее посредством краткого лозунга: «За великую, единую, неделимую Россию — ура!». Искреннее чувство прорывается в его плаче по «прекрасным уставам царской армии, составленным мудростью предшествовавших поколений». И, конечно, как для многих мемуаристов этой плеяды, для Штейфона очень много значит так называемая «полковая культура», культ родного полка с его славой, традициями и корпоративной этикой.
Но вопрос о внутреннем раздоре, которого не мог не ощущать бравый генерал в постоянно сгущающейся антисемитской атмосфере, остается для меня открытым. Из других источников я знаю, что окружающие-то о происхождении Штейфона не забывали. Он гордился, что его Белозерский полк был отлично обустроен, ни в чем не ведал нужды, а соратники за спиной рачительного командира подтрунивали над его «иудейской хозяйственностью».
Главный парадокс этой удивительной биографии, конечно, приходится на годы Второй мировой войны, когда Борис Штейфон, эмигрировавший в Югославию, возглавил Русский охранный корпус, который воевал с партизанами, а затем и с советскими войсками.
Напомню, что фашисты уничтожили в Югославии две трети еврейского населения, и войска Штейфона, служившие по гарнизонам, не могли не участвовать в облавах.
Немецкое командование отлично знало о корнях Штейфона, но, высоко ценя его боевые качества, ограничилось запросом в оккупированный Харьков, есть ли в православной церкви запись о крещении. Запись, на счастье Бориса Александровича, отыскалась. В сорок третьем году Штейфон достиг пика своей военной карьеры — получил звание германского генерал-лейтенанта.
Удача всю жизнь сопутствовала этому человеку. Не подвела она его и напоследок. Б. А. Штейфон умер своей смертью 30 апреля 1945 года и даже успел с почестями упокоиться на немецком военном кладбище. А иначе висеть бы ему в петле вместе с Красновым, Шкуро, Султан-Гиреем и прочими коллаборационистами из числа белых генералов.
Вы спросите: «А мог ли вести себя иначе в ту эпоху русский офицер с еврейскими корнями?»
Представьте, мог. Пример — упомянутый выше генерал Грулев, который пишет в своей автобиографии: «Самое важное, что я старательно и неусыпно держал всегда под светом моей совести, — это было то, что по мере сил я боролся, пассивно или активно, против несправедливых обвинений и гонений на евреев. Следуя, вот в этих случаях, «голосу крови» и велениям сердца, я, в то же время, видел в такой борьбе сокровенное и разумное служение России, моей Родине, по долгу совести и принятой присяги». В бытность юнкером Михаил Грулев самовольно с казенной винтовкой в руках кинулся защищать варшавских евреев от погромщиков — за это его вполне могли выгнать из училища, в которое он с таким трудом поступил. Штейфон — неважно юнкером, белым офицером или фашистским генералом, в подобных случаях делал вид, что его это совершенно не касается.
Говорят, еврей — это не национальность, а судьба. Например, вот такая: мужественный, целеустремленный человек всю жизнь очень хотел забыть о своем еврействе, и ему это даже удалось.
Или нет?
suzjavochka
Это, скорее, «комплекс полукровки». Часто случается, что люди, в которых слились крови немирных по отношению друг к другу народов, активно выбирают либо одну, либо другую сторону и буквально жизнь кладут на то, чтобы доказать, что они «не из этих». Примеров жизнь доставляет предостаточно.
Что до еврейской военной карьеры, то, оказывается, существовала некая лазейка в годы Первой мировой войны — я о ней узнала, раскапывая семейную историю. Не подлежащие по разным причинам призыву мальчики из местечек шли в армию вольноопределяющимися и через положенный срок зарабатывали направление в школу прапорщиков. Именно так получил первое офицерское звание мой родной дед. Судя по тому, что я слышала, это не уникальная история.
Кстати, в годы Гражданской войны, когда дед служил в разведке у Котовского, его спас от гибели однокашник по этой самой школе, белый контрразведчик: спрятал у себя в доме, а вечером помог выбраться из села, где на деда была уже объявлена охота.