Из комментариев к посту:
caarzon
Зачем? Про права этих судей и чиновников, я просто молчу, судя по комментариям, сие аргументом не считается. А вот просто зачем? Вот что вы с ними будете делать? А главное, судьи как правило работают с самыми отъявленными мерзавцами и почему мы должны верить этим мерзавцам, а не людям которые отправляют правосудие годами, ещё с голодных 90-х когда работали за копейки, а не в сытое настоящее?
Про Астрахань, а почему мы видим людей из Москвы и не видим практически никого из Астраханцев?
С Хаматовой, вот почему либералы так любят формулу, кто не с нами тот подлец? Даже если Хаматова захотела поддержать Путина, причём здесь вы? И почему в моём родном городе Ленинграде-Петербурге, имя семьи Собчака вспоминается с глубокой ненавистью? А Нарусову до сих пор отказываются пускать в приличные дома? Про дочь просто вежливо молчат, по сравнению с родителями её нынешние выходки — детская шалость. Да и кстати про благодарность, Путин в своё время много сделал для семьи Собчака, посадил Нарусову в СФ, да и дочь не забывал. В общем что-то про сук и кормящую руку. ика.
Памяти свиты
12 апреля, 10:32
Я уже писал о несправедливости исторической памяти. В истории, как в театре: всё внимание достается главным персонажам, а актеры «третьего плана» и массовка остаются малозамеченными. Верного Фирса забывают в заколоченном доме, и, хоть его, конечно, жалко, но гораздо интересней думать о непростой судьбе Раневской.
В японской истории верных вассалов, жертвующих жизнью из солидарности с господином, полным-полно. Такая уж национальная традиция: не покидать сюзерена в черную минуту считалось у самураев не героизмом, а стереотипом нормального поведения. Совсем не то в Европе. У нас вопрос сохранять ли верность падшему повелителю или спасаться, пока не поздно, всегда был личным нравственным выбором «человека свиты». И подавляющее большинство, конечно, выбирали сами знаете что.
Удивляться нечему. Среди тех, кто льнет к престолу, вечно преобладают честолюбцы и шкурники. Друзья у августейших персон тоже, как правило, «небурестойкие»: пока сияет солнце, они тут как тут; грянет гроза — их след простыл. Когда король остается голым, нагота его неприглядна. Магия власти рассеивается, пахнет трупом, все придворные в ужасе разбегаются. «Полцарства за коня!» — кричит монарх, но никто не зарится на его обанкротившееся царство, и своего коня бедняге тоже никто не отдаст. Всякий раз, читая летопись последних дней низвергнутого владыки, испытываешь стыд и отвращение — даже если падший властитель был гад последний и заслужил свою участь.
Солдаты Кромвеля глумятся над плененным королем (картина П. Делароша)
Гнусное линчевание гнусного диктатора
Тем сильнее впечатляют исключения из этого нелестного для человеческой природы правила. Верность рухнувшему с пьедестала венценосцу — поступок редкий и красивый. Я коллекционирую подобные примеры с детства.
Вот томная принцесса де Ламбаль, подруга Марии-Антуанетты
Мари-Луиза Савойская, принцесса де Ламбаль(1749–1792)
Будучи женщиной умной, вовремя сбежала от ужасов революции в Англию. Но, когда узнала, что королевская семья заключена в тюрьму, добровольно вернулась в Париж, где ее, разумеется, тут же арестовали.
На революционном суде обвиняемый должен был приносить присягу, клянясь «Свободой, Равенством и Ненавистью к королю с королевой». Мадам де Ламбаль сказала, что свободой и равенством — пожалуйста, а ненавистью к монархам клясться не может, ибо таковой не испытывает. На этом судилище и закончилось.
Прямо у дверей трибунала, во дворе, санкюлоты разорвали аристократку на части. Над ее изнеженным телом учинили всякие неописуемые мерзости, а голову посадили на пику и понесли в темницу к королеве — «для прощального поцелуя с подружкой». По дороге кому-то пришла в голову еще одна остроумная идея: голову занесли в парикмахерскую, чтобы сделать приличную для высочайшей аудиенции куафюру.
Шутка удалась на славу — Мария-Антуанетта упала в обморок.
Другая сходная история, более нам близкая, связана с казнью царской семьи в Екатеринбурге.
Поначалу в сибирское заточение за августейшей семьей поехала свита аж из сорока человек. Но по мере ужесточения тюремного режима и нарастания тревожных ожиданий число приближенных стало таять. До самого конца остались — добровольно — только четверо. И погибли вместе с Николаем, Александрой и их детьми.