— Мистер Квинтин, мистер Роберт зовет вас к лошадиному загону. Одна из ваших лошадей оторвалась, и никто не может ее поймать.
— Сейчас иду. — Квинтин высвободился из объятий Мадлен, затем, поддавшись порыву, наклонился и поцеловал ее в кончик носа. — У тебя веснушки, — прошептал он без всякой связи, затем соскочил с кровати и собрал свою разбросанную одежду.
Мадлен любовалась волнообразной красотой его мускулистого тела, пока он одевался. Она все еще ощущала слабый мускусный запах его кожи, чувствовала жесткие черные волосы, покрывающие пикантные места его тела. Если бы только их не прервали, что он мог сказать? Как мог ответить на ее вопросы?
Мадлен почувствовала пьянящее тепло, охватившее ее сердце, когда вспомнила его нежность. В этот раз он не отстранился со злостью, холодностью и надменностью, когда они закончили заниматься любовью. Возможно, эта его новая открытость была знаком того, что он готов пойти ей навстречу, хотя бы немного. Она добьется того, что он полюбит ее. Она добьется!
Застегивая брюки, он взглянул на нее, заметив простодушие ее взгляда.
— Я скоро вернусь.
— Я никуда не уйду, Квинт.
«Только не теперь, когда я оказалась в твоей комнате, в твоей постели…»
После ухода Квинтина Мадлен лениво потянулась, словно кошка, затем отбросила простыню и встала. Она прошла в свою комнату и закрыла дверь, пока Тоби, пожилой чернокожий камердинер Квинтина, не вернулся и не застал жену своего хозяина неодетой. Она выбрала платье к обеду и уже собралась было позвонить Нел, чтобы та помогла ей одеться, когда дверь в комнату Квинтина открылась и закрылась. Определенно, он не мог так скоро вернуться.
Мадлен прошла через смежную туалетную комнату и бесшумно приоткрыла дверь. Какое-то шестое чувство подсказывало ей соблюдать осторожность. Заглянув через щель в приоткрытой двери, она подавила возглас удивления.
Слуга Квинтина Тоби открыл конторку хозяина и вытаскивал оттуда объемистую книгу, похожую на гроссбух. Но Тоби, насколько она знала, не умел ни читать, ни считать. Что он затеял? Она почувствовала нервное покалывание в затылке, наблюдая, как он вложил конверт внутрь книги, осторожно закрыл ее и вернул все на свои места.
Как только он ушел из комнаты, Мадлен снова вошла в нее и подошла к конторке. На мгновение она заколебалась, затем выдвинула ящик и достала книгу. Руки ее дрожали, когда она открывала тяжелый том, книга раскрылась в том месте, куда Тоби вложил записку. «Я не должна это читать. Это для Квинта — или нет? Что здесь происходит такого, о чем знает слуга и не знаю я?»
Мадлен вытащила листок из конверта и начала читать: «Британские регулярные войска от губ. Тонина передислоцируются на побережье Флориды. Предупредите Э. Кларка. Хорошее место для засады у брода у Алтамахи».
Она остановилась, не веря своим глазам. Наверняка она что-то неправильно поняла. Против желания она стала читать дальше, пробегая глазами по написанным плотным почерком строчкам, содержащим заметки и инструкции: «Корнуоллис откладывает наступление до прибытия подкрепления. Ожидаются британские корабли в Уилмингтоне к концу недели. Декларация судового груза: пушки, гаубицы и мортиры (количество не известно), 2 тонны пушечных ядер, 2300 фунтов пулевого свинца, 20 тыс. кремниевых ружей. Как только боеприпасы попадут к офицерам Корнуоллиса, генерал двинется в Южную Каролину с максимальной скоростью. Американцы должны быть предупреждены».
Бумажка полетела на пол, выпав из ее дрожащих рук Сведения, содержащиеся в этой записке, были изобличающими, и это, несомненно, был почерк Квинтина Блэкхорна. Мадлен с трудом могла дышать, когда некоторые сцены прошедших месяцев всплыли в ее памяти. Она видела Квинта смеющегося и обменивающегося конфиденциальными сведениями с губернатором Райтом, развлекающего британских офицеров, небрежно задающего им вопросы и поощряющего их, когда они обсуждали военные маневры, часто побуждающего их пить больше, чем ее кальвинистская чувствительность считала подобающим.
«Мой муж шпион и предатель своего короля и страны!» Как отчаянно она хотела никогда не открывать дверь спальни и не узнать этого или не быть такой наивно доверчивой в своей слепой любви к Квинтину Блэкхорну.
— Как глупо было с моей стороны хотеть жену, которая умеет читать и считать.
Мадлен резко обернулась, прижавшись спиной к острому краю конторки. Она знала, что вся кровь до капельки сбежала с ее лица, когда она попыталась проглотить сухой, жесткий комок, застрявший в горле.
— Оказывается, твое таинственное прошлое не ограничивается лишь наследственностью. Скажи мне, Роберт тоже предатель?
Он улыбнулся, но не той прекрасной улыбкой, от которой размягчались ее кости. Эта улыбка была безжалостной и холодной.
— Роберт Блэкхорн так же слепо предан королю, как и ты, но в отличие от старика ты связана со мной в некотором роде уникальными узами — как там сказал священник? Мы одна плоть, Мадлен. Ты моя жена, и, значит, должна быть безоговорочно предана мне.
— А ты шпион и предатель! Как мог ты попрать все законы чести и присоединиться к этим мятежникам? «Сыны Свободы!» Тьфу! Шайка пьяных оппозиционеров, которые слишком ленивы, чтобы заниматься делом.
— Я вполне согласен с твоим мнением о наших местных «Сынах Свободы». Они приносят патриотическому делу больше вреда, чем пользы, но они не представляют собой американское руководство.
— Американское руководство, — усмехнулась она презрительно.
Он приблизился к ней на несколько шагов и спросил:
— Ты знакома с мистером Франклином или губернатором Джефферсоном? Возможно, с генералом Вашингтоном? Нет? Тогда не стоит скоропалительно судить о нас по шайке бездельников.
— Как ты мог вступить в королевскую милицию Джорджии? Ты же участвовал в осаде Саванны. — Она поднесла руку к губам, которые сделались тонкими от гнева. — Значит, ты стрелял своим английским товарищам в спину, в то время как французы и мятежники атаковали с фронта?
Выражение его лица выдало мимолетный проблеск агонии, когда он вспомнил эти мучительные недели.
— Если ты считаешь меня способным на такое вероломство, то я мало что могу сказать, чтобы это опровергнуть. Я послал этому французскому хлыщу д'Эстену сообщение, что Превост укрепляет город, но он отложил нападение. Кровопролития с обеих сторон было достаточно и без того, чтобы я убивал кого-то — британцев или американцев. Боже, неужели ты думаешь, я пришел легко к такому решению?
— Возможно, ты сделал это только для того, чтобы досадить Роберту.
Он задумался над этим.
— Соблазн был велик, но причина не в этом. Я искренне восхищаюсь британской системой законов и правительством — впрочем, как и все те, кто подписал Декларацию независимости. И все же мы не можем построить наше новое правительство по такому образцу. Но мы увещевали слишком долго. Океан чересчур широк, а королевские министры несговорчивы. Наверное, Эдмунд Берк лучше всего выразил наши чувства, когда сказал в парламенте, что англичанин — самое неподходящее лицо на земле, чтобы держать в рабстве другого англичанина.
— Рабстве! Какая чушь. Вы предатели, все вы. — Она упрямо стояла на своем.
Квинтин протянул руку и, схватив ее за тонкое запястье, притянул к себе, не ослабляя своей железной хватки.
— Ты делаешь мне больно! — Она не просила, а лишь выдавила слова сквозь стиснутые зубы, напрягшись в его руках.
Он взял ее лицо в свои руки, заставляя посмотреть на него и встретиться с его взглядом.
— Ты выдашь меня, Мадлен? Так ты сможешь избавиться от мужа, который не принес тебе ничего, кроме огорчений и обид. Роберт, возможно, будет рад увидеть мой конец, бог знает. — Он замолчал, изучая замешательство, отразившееся на ее лице. — Итак, моя пылкая маленькая роялистка, что скажешь? Я ведь не могу приковать тебя к своей кровати. — Он начал гладить ее щеку кончиками пальцев так нежно. — Ты сможешь посмотреть, как они повесят меня.
Мадлен почувствовала слабость, когда картина безжизненного тела Квинта на виселице вспыхнула у нее перед глазами. О, господи! Она никогда не сделает этого, никогда не потеряет его, что бы он ни совершил. Горькая ирония — ситуации не ускользнула от нее, когда она прошептала сдавленным голосом: