Джек Лондон
Любовь к жизни
Они продвигались по берегу медленно и трудно, и как-то раз тот из двух мужчин, что шел впереди, споткнулся посреди россыпи неровных камней. Оба устали, ослабли, на лицах их застыли гримасы тягостного терпения, нередкие у тех, кому приходится долгое время сносить немалые лишения. Тяжелые тюки из одеял были приторочены ремнями к их плечам. Лоб каждого облегал еще один ремешок, не позволявший тюку перекашиваться. Каждый нес по ружью. Они ступали, ссутулившись, выставив вперед плечи и еще дальше плеч — головы, не отрывая глаз от земли.
— Нам стоило прихватить еще по паре патронов из тех, что остались в тайнике, — сказал второй.
Он говорил тусклым, лишенным выражения голосом. Какое-либо воодушевление в нем отсутствовало, и первый мужчина, уже вступивший в покрывавшую камни речного дна молочно-белую пену, ответом его не удостоил.
Второй последовал за первым. Они не стали разуваться, хоть вода и была холодна, как лед, — холодна до того, что у обоих заныли лодыжки и онемели ступни. Кое-где она доходила им до колен, и мужчины пошатывались, нащупывая ногами опору.
Тот, что шел вторым, поскользнулся на гладком голыше и едва не упал, но сумел ценою отчаянного усилия устоять, хоть и вскрикнул от боли. Ему показалось, что он того и гляди лишится сознания, голова у него закружилась, и он, покачиваясь, выставил перед собой свободную руку, словно пытаясь опереться ею о воздух. Когда же дурнота миновала, он шагнул вперед, но покачнулся снова и едва не упал. И замер на месте, глядя на своего спутника, так и не обернувшегося ни разу.
Он простоял целую минуту, словно обсуждая что-то с собой. А потом крикнул:
— Билл, постой, я повредил лодыжку.
Но Билл продолжал брести по молочной воде. Он не оглянулся. Второй мужчина смотрел в спину Билла и, хоть лицо его оставалось таким же невыразительным, как прежде, глаза приобрели сходство с глазами испуганного оленя.
Билл, доковыляв до дальнего берега, поплелся, не оглядываясь, дальше. Замерший посреди речушки мужчина, вглядывался в него. Губы мужчины дрожали, шевеля покрывавшую их густую каштановую поросль. Он даже высунул язык, чтобы облизать их.
— Билл! — крикнул он. То был молящий крик попавшего в беду сильного мужчины, однако Билл не повернул на него головы. Спутник Билла смотрел, как тот, нелепо покачиваясь и кренясь вперед, шаркающей походкой поднимается по пологому склону холма к тусклому небу. Смотрел, пока Билл не перевалил через гребень холма и не скрылся из глаз. А затем медленно обвел взглядом мир, оставшийся у него теперь, после ухода товарища.
Над горизонтом смутно теплилось солнце, почти закрытое бесформенной дымкой и испарениями, которые казались грузными и плотными, хоть и лишены были осязаемости и очертаний. Мужчина, постаравшись перенести весь свой вес на одну ногу, вытащил часы. Четыре, а поскольку сейчас был конец июля или самое начало августа — представление о точной дате утратилось уже неделю, если не две, назад, — он знал, что солнце висит примерно на северо-западе. Он оглянулся на юг, где-то там лежало за унылыми холмами Большое Медвежье озеро; и еще он знал, что в той же стороне прорезает на своем страшном пути канадские пустоши Полярный круг. Речушка, в которой он стоял, впадала в реку Коппермайн, а та текла на север и своим чередом впадала в залив Коронации, в Ледовитый океан. Он никогда в тех местах не бывал, но однажды видел их на карте «Компании Гудзонова залива».
Он снова обвел взглядом окружавший его мир. Сердца то, что он увидел, не согревало. Мягкая, волнистая линия горизонта. Низкие холмы. Ни деревьев, ни зарослей, ни травы — ничего, лишь огромное, страшное запустение, быстро наполнявшее его страхом.
— Билл, — прошептал он и потом еще раз: — Билл.
Он присел посреди белой воды — так, точно огромная ширь наваливалась ему на плечи с неодолимой силой, норовя придавить его своей самодовольной жутью. И затрясся, точно малярийный больной, да так, что ружье вывалилось из его руки и, плеснув, скрылось под водой. Это словно пробудило его от кошмара. Он справился со страхом, взял себя в руки и, пошарив по дну, нашел свое оружие. Затем сдвинул тюк поближе к левому плечу, чтобы снять хотя бы часть груза с поврежденной ноги. И, морщась от боли, пошел, медленно и осторожно, к берегу.
Он не останавливался. С отчаянием, переходившим в безумие, забыв о боли, он поднялся на гребень, за которым скрылся его товарищ, — теперь он выглядел со стороны даже более нелепо и комично, чем, хромавший, передвигавшийся рывками Билл. Однако за гребнем ему открылась только неглубокая ложбина, лишенная каких-либо признаков жизни. Пришлось снова побороться со страхом и, одолев его, он сдвинул тюк еще дальше влево и начал спускаться с холма.