«И чего это он убежал?»,- подумал как-то недовольно Рейлине: «В туалет хочет, что ли?»
«Что есть красота? Возможно, это лишь тот образ, который мы накладываем на чьё-то лицо, чтобы в соединении двух ликов увидеть милые глазу и сердцу черты. Лишь этим я могу объяснить тот факт, что мне понравился изуродованный Теон Грейджой»- с такими мыслями Рейлине ехал в столицу.
Ехал в карете, раскрашенной в синий и чёрный, с гербом Дома на дверях. Одеться пришлось в живописный костюм, который шили целых две недели. Чёрный с синим костюм подчёркивал белоснежную кожу, а серебряные заклёпки были лишь на пару тонов светлее серых кос до лопаток. В пути Рейлине пытался почитать или порисовать, но дорога была неровной, быстро начинало укачивать, и осталось лишь лечь на сидение и глубоко задуматься. Благо он велел сделать сидения шире, чтобы на них в случае чего можно было лечь.
Этот месяц он провёл в работе и подготовке к визиту в Королевскую Гавань. Земли оставил на Теона и немногочисленных помощников. Сам учился этикету: что кому говорить, что делать можно и нельзя, кого как зовут…как раз с этикетом проблем особых не было, поскольку времена были тёмными, и даже если бы Рейлине вздумалось завалить какую-нибудь служанку прямо на обеденном столе, ему бы ничего не сказали. Со знатными дамами возникли бы трудности, но если заменить слово «завалить» словом «соблазнить» - разница исчезает. Но Рейлине не будет никого соблазнять или заваливать. Хотя бы потому, что очень свежи в памяти воспоминания о том, какого это: быть женщиной. Ну, не женщиной, но девушкой.
«Конечно, я тогда приняла верное решение…»- подумал грустно Рейлине: «…Но я не учла того, что могу влюбиться. Я боюсь собственных желаний: мне хочется сделать этого несчастного снова Грейджоем, дать ему счастье и удовольствие. Помню ту ночь, когда впервые осознала эти желания: и дёрнул же меня чёрт позвать его в постель! Ночью снились эротические сны, а утром он от меня сбежал…наверное, всё-таки почувствовал тот стояк. А я пыталась скрыть, полежать на нём подольше. Не хочу ехать ни в какую Гавань, хочу Теона Грейджоя! Да только кто мне его даст? Если бы можно было, я бы ему сам-сама дала…да как же мне ему дать! А взять…нет. Не смогу. Я же не садистка…Уй, ё-маё, не стоило мне так думать!»- распутное тело вполне предсказуемо отреагировало на приятные мысли, и Рейлине пришлось сбросить напряжение проверенным способом. Вспышка наслаждения была короткой, слабой, но всё лучше, чем страдать от неудовлетворения. Тем более, ещё в прошлой жизни Рейлине не привык ограничивать себя в желаниях тела, особенно таких. Но если в женском теле скрывать возбуждение особого труда не составляет, то в мужском стояк вызывает дискомфорт, в том числе и моральный.
Рейлине принципиально не вспоминал своё прошлое имя. Но переучивать себя к мужскому мировоззрению не стал: ещё чего, сбивать чёткие настройки! К счастью, в этом языке не было особой разницей между мужским и женским обращением к себе, так что можно было ничего не менять. Сложнее было в тот момент, когда молодая, красивая крестьянка с практически не кривыми зубами и небольшими острыми грудками по доброй воле легла в постель для исполнения «права первой брачной ночи», а у Рейлине…нет, встал, конечно, но накатило такое…отвращение, что он еле сдержался, чтобы не прогнать бедную девочку. Тогда ему в голову и пришло изменить правила: на ощупывание омерзение не распространялось. Когда он сказал девушке, почему не тронет её, она поняла его и сочувственно похлопала по плечу. Она оказалась не девственницей, но об этом жених так и не узнал – они договорились хранить молчание о недостатках друг друга.
Рейлине…он придумал себе очень красивое имя: Тайвин Ланнистер сказал, что это переводится как «зимняя вишня». Красиво. А Рокалион – как «ракушка». Тоже неплохо. Пока что Рейну везёт, его только один раз попытались убить. За это ему пришлось принести того болвана в жертву Р’глору. Нет, разумеется, никто и не знал, почему новый лорд только сжигает, а не рубит головы, как положено хорошему лорду. Но народ рассудил, что лучше уж сожжение на костре, чем сажание на кол и свежевание. В конце концов, Р’глор ведь просил жертв? Насколько Рейлине понял, именно этому богу он был обязан возрождением и относительным бессмертием. Но как же было плохо от того яда в курочке! Организм, конечно, быстро справился с отравой, а значительный жизненный опыт помог вовремя распознать неладное, но было стыдно. Рейн потом выдал целого оленя служанке, убравшей за ним.
«И всё же жизнь прекрасна»,- улыбнулся Рейлине: «Я так рада тому, что жива и неплохо устроилась. Как хорошо, что я теперь мужчина, самостоятельный, независимый, красивый…по их меркам особенно. А в Гавани бояться мне нечего – ну отравят пару раз, застрелят, выбросят из окна, я ведь выживу! А арестовывать меня невыгодно: я согласна платить налоги вместо Болтонов, учтиво повела себя с королём (инцидент с огурцами опустим), даже Серсее, кажется, понравилась. Ну…скажем так, не вызвала отвращения. Сомневаюсь, что она постаралась бы соблазнить отвратительного человека, близость с которым ничего ей не даст. Она, конечно, распутница, но не дура. Лишний раз даст только брату».
- Милорд, когда прикажете остановиться на ночлег?- постучал вдруг в дверь кареты глава эскорта – тот самый часовой, который когда-то впустил промокшего юношу с мечтательным взглядом в Дредфорт.
- Уже время?- Рейлине выглянул наконец в окно и увидел красивый закат,- Как только солнце зайдёт, немедленно остановимся.
- Будет сделано,- кивнул охранник и велел двигаться дальше. Скоро они окажутся за пределами Северных земель, а ещё через пару дней доберутся до нужного места. Рейлине было скучно – хотелось хоть какой-то деятельности. И он запел:
Скользя по лучам полярной звезды
Я ступаю по глади спящей воды.
Я – сомнамбула, ясно видящий прошлое,
Снегом будущее моё запорошено…
- Милорд, вы опять поёте?- поинтересовался зачем-то командир. Зачем спрашивать, если он сам всё слышит?
- Да, и прошу мне не мешать,- буркнул Рейлине и попытался вернуть своё ушедшее вдохновение.
- Да нет, милорд, просто тут туман собрался…внезапно так, вот я и подумал: может, ваших рук…уст дело?
Рейлине тяжело вздохнул, но знаком велел ехать дальше, а сам, припомнив что-то, продолжил петь:
Забери меня чёрная, чёрная вода,
Я больше не хочу возвращаться никогда
В мою страну туманов,
В мою страну туманов.
Влей мне в сердце свой чёрный-чёрный яд –
Я больше не хочу возвращаться назад
В мою страну туманов,
В мою страну туманов…
- Милорд, спасибо, туман рассеялся. У вас потрясающий голос.
- Благодарю.
- Но я не узнаю эту местность. Мы приближаемся к какому-то большому городу, и сейчас уже совсем стемнело. Ваши указания?
- Спросите местных, как проехать в Королевскую Гавань.
- Милорд…знаете, это, конечно, чушь, но…мне кажется, это и есть Гавань. Нет, такого быть не может, но уж очень похож по красоте этот город…
- Тогда уточните у стражников на воротах, как проехать к Красному Замку. Если что, пропуск я дам.
Рейлине уже более заинтересованно выглянул в окно кареты. Он не слышал, о чём разговаривали стражники с его людьми, но вскоре один из них подошёл и внимательно посмотрел на Рейлине. Тот непонимающе посмотрел в ответ.
- Лорд Рейлине Рокалион из дома Рокалионов, лорд Северных земель?- уточнил стражник.
- Верно,- кивнул Рейн.
- Всё в порядке, проезжайте. Видите во-он тот замок на утёсе? Это и есть Красный Замок. Езжайте туда, не заблудитесь.
- Благодарю. Ну, значит, ночевать будем уже в замке,- пожал плечами Рейлине и уже с куда большим интересом смотрел в окно. Мимо проносились дома, грязные и не очень, заинтересованные люди, тоже грязные и не очень, деревья и кусочки закатного неба…нет, уже практически ночного. Рейлине старался дышать ртом, потому что пахла Королевская Гавань совсем не по-королевски, а обоняние у него было хорошее – ещё с прошлой жизни. Хорошо ещё, что у него теперь всегда с собой коробочка с благовониями – уговорил завести Теон, когда лорду Винтерфелла внезапно стало дурно на очередной казни, проходившей слишком близко к отходнику. У Рейлине закружилась голова, он чуть не упал, и только плечо Теона помогло тогда устоять на ногах. Тогда и появилась небольшая коробочка со сбором душистых трав, помогающих ему дышать там, где дышать невозможно.