Она сидела в глубоком кресле, придвинутом впритык к кровати, и отстраненно излагала факты, тщательно избегая давать им эмоциональную оценку. И смотрела в пол или в окно, словно там происходило что-то до ужаса интересное.
Постепенно все кусочки пазла становились на свои места. Аманда, которая не могла спасти себя и стремилась уберечь хотя бы сына. Фредерик Килкени, мечущийся между честолюбием и любовью. Зак, испуганный мальчишка, озлобившийся на отца и потерявший мать. Томас, отморозок, шагающий к цели по трупам и ждущий удобного момента, чтоб нанести удар в спину, собственному хозяину. Земной Союз, которому необходимо прижать к ногтю правительство Маргуны. Стас, эксцентричный великовозрастный балбес, решивший срубить денег по-быстрому и втянувший в свою аферу бывшую школьную подружку. И, конечно же, Карина, с ее уникальной способностью слепо вляпываться в неприятности.
— … Зак никогда не простит меня.
— Тихо, маленькая, — я притянул ее к себе и прижал голову к груди, успокаивающе гладя по волосам. — Не терзай себя.
— Только знаешь… я ни о чем не жалею, — упрямо произнесла она и попыталась отстраниться.
— Ну и правильно, — мои губы прижались к ее лбу.
— Ну скажи же это! — потребовала Карина, все же выскользнув из-под моей руки.
— Что «это»?
— Что я дрянь и проступила мерзко, — еле слышно произнесла она.
— Ты действовала так, как считала правильным, и я не собираюсь тебя ни в чем обвинять, — резко отрезал я.
Поступил ли бы так же? Не знаю… Наверно, нет. Искал бы другие пути. С другой стороны, легко рассуждать сейчас. А в критической ситуации?.. Кто знает.
Я не вправе осуждать Карину и не буду этого делать. Более того, нужно ее как-то успокоить и отвлечь, пока она не довела себя до срыва.
— Как думаешь, Килкени правду сказал? — она в задумчивости покусывала нижнюю губу и легко водила подушечками пальцев по моему предплечью.
— О чем именно? — рассеянно отозвался я.
— Что он не причинит вреда Заку. И об Аманде… ну, что он не виноват в ее смерти.
— Да, определенно. Уверен, ему не безразличен сын. Килкени многим пожертвовал ради его блага. Не только когда решился на хищения на Земле, но и прилетев сюда, на Прино, рискуя быть узнанным. А вот остальные его делишки…
— То есть?
— Килкени далеко не такой белый и пушистый, каким хотел предстать перед тобой. Он — акула. Такие, как он, привыкли играть человеческими судьбами. Просто раньше Килкени пользовался для этого своей чековой книжкой, а сейчас в арсенал его методов добавились и насильственные меры воздействия. После смерти Томаса легко свалить всю вину на него. Очную ставку им не проведешь, и как было на самом деле, не узнаешь.
— Я помню… — горько усмехнулась Кара. — Если бы не жадность томасовых прислужников, мой труп уже давно болтался бы в космосе благодаря Килкени. Подобное не забывается.
— Он далеко, тебе больше ничего не угрожает… А для Зака, как ни парадоксально, Килкени станет лучшей в мире защитой.
— Хотелось бы верить… — вздохнула нормалка. — Рок, спасибо тебе за то, что тогда спас нас от Томаса… и за понимание тоже спасибо.
Знаете, что может быть муторней процесса выздоровления? Когда во время этого тебе активно помогают. Все время! 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Я признателен за заботу, правда, но можно оставить хоть чуть-чуть личного пространства? Мне ее гиперопека уже поперек горла стоит.
И нет, я не неблагодарная скотина, просто:
1. Прекрасно могу управляться со столовыми приборами правой здоровой рукой. Более того, я правша, и именно в этой руке всю сознательную жизнь держал вилку.
2. Уже неделя, как мне разрешили вставать и передвигаться по палате. Поэтому в туалет я в состоянии добраться самостоятельно! И не надо меня под локоток провожать до самой двери аж целых три метра! А за дверью некоторым вообще нечего делать! И «что я там не видела» — это отнюдь не аргумент!
3. Не нужно поправлять мне подушку каждые десять минут. Ах да, и достаточно всего одной подушки, а не двух больших, одной маленькой и еще запасного одеяла на случай, если станет прохладно.
4. Нет никакой необходимости ждать, смотря мне в лицо умильными глазами, пока я не засну вечером. Это нервирует! И невольно возникает подозрение, что, как только засну, меня попытаются удавить подушкой. Тем более что их аж две большие и одна маленькая! Не говоря уже об одеяле!
В общем, у меня остался только один выход — срочно выздороветь!
— Отдай ложку. Я в состоянии поесть самостоятельно. Что ты со мной, как с ребенком, нянчишься?