– Что-то я совсем расклеилась… Аскольд так мне помог!
– Почему не позвонила? Я бы сам тебя забрал.
– Гриша, у нас же теперь нет машины…
– Ну, если я больше не нужен, пожалуй, поеду? – заторопился Аскольд и попятился к двери.
– Большое спасибо, Аскольд, – простилась Люба.
Грише было особенно неприятно, что Аскольд увидел его с подбитым глазом. Когда дверь за спасителем захлопнулась, Гриша спросил, опять забыв, что машины больше нет:
– Может, в больницу съездим?.. И кончай с этим дурацким хором!
– Гриш, перестань! – прилегла на диван Люба. – Единственная радость…
– А у меня, представь, дела налаживаются… Оборот со следующей недели увеличится почти вдвое. Нажал немного на тех, кто у нас в долг кормился. Михальченко наша выбила деньги из просроченных платежек. Кому-то пригрозила, кого-то очень попросила. С такими делами заживем лучше, чем при Козловском, – проговорился Гриша.
И Люба это сразу учуяла.
– Гриша, – серьезно сказала она. – Я все знаю. Ты задолжал деньги. Это они тебя избили, а потом машину нашу сожгли.
– Они что, приходили домой? Что они тебе сказали?
Люба молчала, качая головой, думая, что бы сказать, и сказала:
– Значит, это правда…
Ничто не ново под Луной… «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» – эту народную мудрость Гриша за последние две недели прочувствовал на собственном опыте. И еще: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Тоже верно сказано, кажется, в Библии… Это тайное выходило теперь горькими Любиными слезами. Она плакала три дня, за которые проценты выросли до пяти тысяч зеленых.
Гриша жил теперь с чувством, что за ними ежеминутно следят. И вот теперь, поздно ночью, бандиты знают, что старшие Жилкины не спят, маются. А может, даже и слышат их кухонный разговор…
– Твой Козловский – жучила. Это он долгов наделал. При чем тут ты? – Люба думала, что сделала правильный вывод.
– Они решили, что при чем, – опрокинул ее аргументы Гриша.
– И что мы теперь делать будем? Они ведь не отстанут. Может, нам уехать? Продадим все и уедем отсюда. Сбежим, как Козловский! – опять заплакала Люба.
– Ты только не волнуйся, ну, пожалуйста. – Гриша подал жене новый носовой платок. – С детьми, Любаш, не набегаешься. Как же я не хотел, чтобы ты узнала! Прости! – он поцеловал ее руку.
Люба, стараясь быть спокойной, чувствуя важность момента, ответила:
– Гриш, надо было мне сразу сказать, вместе быстрее придумали бы… А ты в одиночку, мне даже обидно. Ладно, у Ларисы есть знакомые, пробьемся! Она вообще считает, что надо обратиться в милицию…
– Был. Потому и машину сожгли. Я им заплачу остаток и все кончится…
– Да… – вздохнула Люба. – А я размечталась, что у маленькой отдельная комната будет…
Утром, выйдя из подъезда, Гриша по привычке повернул направо, к машине, которой уже не было. С левой стороны двора его окликнули по имени. Гриша, не оглядываясь, поспешил дальше. Через полминуты сзади него тихо затормозила машина. Гриша обернулся и увидел за рулем улыбающегося Аскольда.
– Григорий, – выглянул он из окошка.
– Если вы за Любой, она работает во вторую смену, – нелюбезно отмахнулся Гриша.
– Григорий, простите… Давайте я вас подвезу. Очень сочувствую. Видел в новостях про вашу машину.
– Это не ваше дело, – остановился Гриша: Аскольд медленно ехал за ним. – В няньках не нуждаюсь.
– Ну что вы! Я… У меня есть предложение… Садитесь, по дороге расскажу…
– Ладно! Я опаздываю. Теперь всегда опаздываю… – с намеком сказал Гриша и все-таки согласился проехаться с заслуженным артистом.
Аскольд половину дороги мямлил про то, что он «думал», «не решался сказать», «не знал, как предложить», наконец, довел мысль до конца:
– Григорий, вы не поверите… Я недавно стал богатым наследником. Тетка моя болела-болело и умерла, царство ей небесное. Я почти и не бывал у нее, а она взяла и квартиру мне оставила в Питере.
– Как в кино! – огрызнулся Гриша.
– Именно, – обрадовался Аскольд. – Ну вот. Я знаю о бегстве вашего компаньона и… Люба тут ни при чем, вы не думайте. О Козловском разные слухи по городу ходят. А у меня есть деньги, которые я хочу грамотно пристроить. Чтобы они работали и приносили доход.
– Понял, – сказал Гриша. – Здесь налево… Значит, нужна консультация? Это не ко мне. Останови тут.
– Мне кажется, ваш склад может быть тем самым предприятием, куда можно вложить мои деньги.
– Да? – удивился Гриша. – Честно говоря, не ожидал.
– У тебя, конечно, могут быть сомнения… Пример Козловского налицо. Но Люба знает меня несколько лет. Спроси у нее, кто такой Вешкин. И она ничего плохого обо мне не скажет. Она замечательная женщина…
И Аскольд в течение десяти минут четко и ясно изложил свои условия сотрудничества, показав, что вполне разбирается в малом бизнесе. Гриша был немало удивлен подобным талантом заслуженного артиста и оттого заревновал еще больше.
– Я верю, что у тебя все получится и готов войти с долей, скажем, восемьдесят тысяч долларов… – предложил Аскольд.
Гриша понял, что это его счастливый билет. Но вечером, рассказывая о нем Любе, Жилкин уведомил жену, что отказался от предложения Аскольда.
– Гриша, ты в своем уме? Как же ты мог отказаться от помощи? – голос Любы дрожал.
– Именно, Люба, по-мо-щи, – подчеркнул Гриша. – Мне помощь не нужна. Тем более – его. Я не возьму денег у Аскольда. Не хочу быть ему обязанным.
– Гриша, это глупо. Аскольд очень добрый. Надо сказать ему спасибо, что отважился решить наши проблемы.
– Не наши, а твои! Неужели ты не понимаешь, что он делает это ради тебя… Нет. Пусть твой Аскольд заботится о ком-нибудь другом, а о своей жене я буду заботиться сам.
Гришу можно было понять, но ревность – плохой советчик. Он и на следующий день не заплатил проценты. Около пяти часов вечера, когда дома никого, кроме Любы, не было, на квартиру к Жилкиным явились два «шварцнегера». Она неосторожно открыла дверь, думая, что позвонил кто-то из сыновей. Ее грубо оттолкнули, и ворвавшиеся в дом незнакомцы направились прямиком на кухню.
– Вы кто, что вам нужно? – закричала она.
– Тише, Любовь Платоновна. Ваш супруг водит нас за нос. Его нет на рабочем месте. Мы его здесь подождем, – сказал один.
– Да чо ждать, Бумер, давай поищем сами. Пусть заткнется твоя Платоновна. Сиди и молчи, – приказал ей второй. – Давай, в туалете посиди, подумай, где деньги.
Ее заперли в смежном санузле. Она только слышала, как пришельцы хозяйничали на кухне: открывали ящики, перетряхивали коробки.
– Вы теряете время. Денег у нас нет, – кричала она.
– А ваш муж утверждает, что есть… Но не отдает.
В это время домой вернулся Петр. Он увидел незнакомцев, схватил в коридоре табуретку и заорал:
– А ну пошли отсюда!
Люба из-за двери умоляла сына не связываться с бандитами.
– Не шуми, парень, слушайся маму.
Петр открыл санузел и сунул матери мобильник:
– Звони в милицию…
– Парень, не шуми…
Наверно, «шварцнегеры» имели не совсем правильное представление о семье Жилкиных. Они были в курсе, что у Гриши два сына-близнеца, но не знали, что это – здоровенные восемнадцатилетние качки. Пришельцы переглянулись и не стали связываться с разъяренным Петром. У выхода Бумер громко сказал:
– Надеюсь, Гриша любит свою жену и сыновей. До скорого.
Петр распахнул дверь ванны и увидел Любу лежащей на полу.
– Мама! Что с тобой? Тебе плохо?
– Петя, вызови «Скорую»… – тяжело дыша, выговорила она.
«Скорая» увезла Любу в ту больницу, в которой она работала медсестрой. Петр разыскал отца только поздно вечером. В больницу уже не пускали. Но Жилкину, как мужу сотрудницы, помогли передать Любе записку; она ответила, что ей лучше… Гриша написал ей другую записку, что согласен взять Аскольда в компаньоны… Все, кажется, утряслось. Формально, правда, совладельцем оставался Козловский.