– Ну что ты стоишь, как пень, язык проглотил? Что хотел сказать? – и подтолкнул младшего Прорву к дочери.
Михаил протянул ей букет:
– Лика… я не очень знаю, как это положено делать в России, но позволь мне сделать тебе… назвать тебя своей невестой.
Лика радостно засмеялась, взяла букет:
– Конечно! Я принимаю твое предложение! – Лика кинулась отцу на шею. – Ну, папка, ну ты и конспиратор!
– И когда вы все тут успели сговориться? – промокнула полотенцем слезу Татьяна.
Вся церемония происходила в прихожей, а тут и Гагарин с улицы вошел и нетвердым голосом заявил:
– Я шагаю, значит, мимо, вижу: к Лобовым кто-то с цветами идет. Праздник, что ли, какой? – и достал из широких штанин бутылку водки. – Надо отметить!
Радость Михаила омрачилась решением отца возвратиться в Канаду. На следующий день он застал отца за разборкой своих бумаг в кабинете.
– Доброе утро, папа, ты что, всю ночь работал?
– Здрасьте-здрасьте, господин новый директор! – приветствовал сына Прорва. – Сворачиваю дела…
– Папа, может, не надо так резко, а? Исправим ошибки, бизнес наладится…
– Не в этом дело, сын. Я думал, вернусь сюда – горы сверну, энергии всегда было много… Однажды я сменил родину и судьбу, пересадил себя в другую почву – получилось. Но старые деревья, друг мой, не пересаживают. Да… такая у меня судьба: перекати-поле.
– Мне очень жаль, – ответил Михаил.
– Но я рад, что приезжал сюда. Потому что ты здесь свою судьбу нашел, здесь теперь твое место. Не передумаешь? – серьезно спросил Прорва.
– Я не могу без тебя. И с фабрикой, и вообще…
– Сможешь, если бы я сомневался, плюнул бы на все и забрал бы тебя с собой. А теперь… если ты соскучишься по своему старику… Адрес прежний. Даю тебе год на постройку дома и два на зарабатывание первого миллиона.
– Долларов? – улыбнулся Михаил.
– Ну не рублей же! Калисяк обещал помогать тебе, – серьезно сказал Прорва. – На него я тоже надеюсь.
– Пап, очень высоко планку ставишь.
– Сын, я же тебе неплохой трамплин сделал, – ответил Прорва. – Только всегда помни: нельзя добиваться успеха любой ценой. Не перебивай!.. У тебя обязательно будет такой соблазн. Деньги – палка о двух концах. Старайся добро людям делать и тебе будет хорошо.
– Это правда. Ты многим людям здесь дал шанс изменить жизнь. Как здесь бедно живут, я не представлял…
– Ну? Так я могу ехать с легкой душой? – с надеждой посмотрел на сына Прорва.
– Можешь… Я буду стараться.
Михаил протянул отцу руку, они обменялись крепким мужским рукопожатием и обнялись.
– Ну вот, довел отца до слез…
Тут вошел Калисяк, стал жаловаться на механиков, которые не мог/т починить вентилятор. Но Вадим Прорва ответил:
– Это уже не ко мне. Решайте вопросы с новым директором. Прошу любить и жаловать: Михаил Вадимович Прорва.
Новый директор охотно отправился разбираться с механиками, а к Прорве пришел юрист, вместе с которым Вадим Борисович составил свое новое завещание. Потом Прорва попросил Михаила о последнем одолжении: зайти вечером в бережковскую церковь.
Сам он отстоял вечернюю службу, после которой договорился побеседовать с отцом Александром. Только ему он открылся, что впал в настоящее отчаяние.
– Это грех, смертный грех, – убедительно сказал священник. – Отчаяние может привести к самоубийству.
Прорва не сумел даже скрыть испуг: у него действительно появлялись такие мысли.
– Вы ведь веруете во Христа? Ну, вот… Тогда вам необходимо облегчить душу: исповедаться и причаститься. С таким настроем и в одиночестве отправляться в дальний путь… Чревато дурными последствиями.
– Поздно, батюшка! Поздно! Что я наделал! Нет, нет, нет, – не верил Прорва. – Случилось самое страшное.
– Самое страшное, когда человек умирает нераскаянным. Со Христом распяли двух жестоких разбойников.
Один на кресте хулил Господа и после смерти унаследовал ад. Другой, также на кресте, раскаялся и первым вошел в рай.
– Ну как же это? Разбойник и рай… Я хуже того разбойника.
– Нам не постичь великой силы милосердия Божия. Советую, как пастырь… Приходите завтра на исповедь… И все, что терзает душу, скажете – Христу. Сейчас я разговариваю с вами как простой человек, а вы хотите от меня утешения. Я могу лишь посочувствовать по-человечески, не более того, – спокойно звучали слова отца Александра.
Они говорили, стоя у канунного столика: догорали свечи, в храме темнело, и Прорва думал: вот так же и у него темнеет на душе, темнеет, темнеет, и скоро станет совсем черно и тогда…
– Как мне с этим жить? – снова воззвал он к священнику.
– Отец Александр, скажите ему, что он не виноват в случившемся, – раздался вдруг в тишине храма голос Михаила.
– Добрый вечер, Михаил Вадимович, – приветствовал священник. – Рад вас видеть в храме… Скажу так: бывают ситуации, когда человек – лучший себе судья.
– Но ведь не он же сказал обо всем Любе…
– Миша, Миша… – сжал кулаки Прорва. – Не повторяй моих ошибок, не повторяй, сын. Эта история началась сорок лет назад…
– Отец, если бы не Настя, все были бы по-прежнему счастливы!
– Вот слушай теперь, что я скажу, – решился Прорва. – Я знал, на что способна эта Настя. Но мне это было на руку.
Не наговаривай на себя, – Михаил со страхом посмотрел на свидетеля отцовских откровений – священника. Но тот будто и не слушал, глядел и не видел. Он молился.
– Я же приехал сюда делать бизнес, и когда понял, что мне позарез нужна лобовская вода, решил достать ее любой ценой. Настю сам черт послал. Мне было ясно, что эта прохиндейка – как раз то, что мне нужно. Она перемутила всех. Если бы я раньше вышвырнул ее… Но я думал только о воде.
– Нет… – воскликнул Михаил.
– Да, сын, да…
Шекспировские страсти, невольно подумал Михаил. Господи, какая же сложная штука – жизнь…
Ночью Вадим Прорва спал плохо, не в состоянии принять решения – идти или не идти на исповедь. Он смутно помнил, как верующая мать водила его в детстве в церковь. Под утро, после сильных борений чаша весов склонилась в сторону священнического совета. Как говорят, Господь и намерения целует – на исповеди Прорва добрался до дна страдающей своей души – вытащил на свет всех змей, которые жалили душу. После этого истинно – камень с души свалился. А после причастия сама по себе возникла обнадеживающая мысль – вся жизнь еще впереди. И уезжать не страшно.
Около полудня Михаил должен был везти его в аэропорт. Прорва попросил выехать на полчаса раньше, чтобы еще раз побродить около старого родительского дома. Сын по дороге возбужденно рассказывал о том, что на раскрутку новой марки почти не придется тратиться. Прорва не слышал его. Машина остановилась, и он сказал:
– Сынок, не обижайся, давай об этом по дороге. А сейчас постой здесь, я один схожу.
Прорва подошел к дому, глубоко вздохнул, взглянул на пустые глазницы окон, потом схватился за сердце и рухнул на землю.
В больнице поставили диагноз: обширный инфаркт. Всегда хладнокровный и хорошо воспитанный Михаил ощутил внутри себя приступ такого гнева, который заставил бы, наверное, и убить эту Настю, попади она под руку. Боже, что такое, недоумевал он, не узнавая сам себя… Припомнил Михаил и все жалобы Лики: Настя, везде Настя, вот и отец из-за нее при смерти!..
А Леня, когда узнал о смерти Любиной девочки, был вне себя от ярости. В тот же день он нашел Настю у Ярослава и задушил бы ее, если бы Ярослав не встал между ними. Леня только орал:
– У тебя все получилось! Ты убила, с…, убила ребенка моей сестры! Теперь ты довольна, гадина? – и другое, похлеще, пока Ярослав не выставил его за дверь.
Настя недавно перебралась к Ярославу, потому что обиделась на Олю: лучшая подруга, во-первых, отказалась вызволить от Лобовых ее дневник, а во-вторых, стала отчитывать…