Олег Фурашов
Любовь как сладкий полусон
Все события выдуманы,
все совпадения случайны.
Автор
Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
БУРАТИНО НА ПРАЗДНИКЕ ЖИЗНИ
Пролог
Зима в этом году чудила: нагрянула с непривычно ранними снегопадами, а затем, ещё до прихода ноября, ударила – редкими даже для Урала в эту пору – морозами за двадцать градусов. Антициклон держал свирепую стужу почти две недели, после чего юго-западному ветру удалось-таки прорвать своеобразную арктическую блокаду и принести с собою тёплые дождевые тучи, слякоть и резкую оттепель. Пожухлая трава и изумрудного цвета озимые хлеба, укутанные было снежным покровом, крепко уснувшие и не чаявшие уж увидеть неба до будущей весны, ныне удивлённо взирали с оттаявших пригорков окрест себя.
Верно подмечено, что стихийные катаклизмы, капризы природы, погодные «выверты» способны оказывать и оказывают самое непосредственное влияние на человеческую жизнь. А коли так, то наступившая климатическая аномалия неизбежно должна была вызвать неординарные события в судьбах конкретных людей.
Глава первая
1
Семнадцатилетний Юрий Кондрашов совершал свой традиционный вечерний кросс от села Нижняя Замараевка до райцентра Ильск и обратно. Под энергичную размашистую трусцу он едва слышно напевал себе под нос слова из популярной спортивной песни: «Тебе судьбу мою вершить, тебе одной меня судить, команда молодости нашей, команда без которой мне не жить!» Расположенная в низине гравийная дорога, связывающая город и село, основательно раскисла, и потому юноша бежал по краю клеверного поля, вздымавшегося над просёлочным трактом.
На полпути к городу внимание парнишки привлекли булькающие звуки и плеск воды, доносившиеся из лощины – от так называемой Манькиной лужи. Лужа эта издавна была известна замараевцам своим «скверным характером». Рождением своим она была обязана тёплым водным источникам, которые били из-под земли неподалёку от просёлка. В лютые холода ключи перемерзали, но стоило установиться оттепели, как водяные фонтанчики оживали и лужа широко и привольно (можно сказать, что и нахально) разливалась, затопляя в этом месте дорогу.
Не одно поколение замараевцев пыталось ликвидировать «растреклятую Манькину падь», но той всё было нипочём: местные «гейзеры» размывали спешно воздвигнутую насыпь. И рано или поздно сия неутихающая долголетняя «тяжба» завершалась неизменной победой торжествующей стихии. При очередном весеннем или осеннем паводке, бурлящие потоки, урча, растаскивали воздвигнутое селянами сооружение по камешкам.
Кардинальный выход из конфликта заключался в том, чтобы проложить трассу в стороне от лощины, либо перекинуть через неё мост. Но при Советской власти до этого всё «руки не доходили», а с реставрацией «дикого капитализма» в России, и вовсе стало недосуг.
И вот сейчас в этой ямине что-то (или кто-то?) барахталось. Кондрашов приблизился к низине. В сумерках он с трудом различил человеческую фигуру, наполовину выступавшую из воды, а нечленораздельные эмоциональные возгласы, перемежавшиеся весьма артистичной виртуозно-изощрённой бранью, которую силуэт издавал хрипловатым баритоном, не оставили сомнения в том, что в луже «принимал процедуры» немолодой мужчина.
Юноша осторожно спустился по косогору к неизвестному, который беспомощно бултыхался в середине водоёма. «Моржа поневоле», как и прочих заезжих дилетантов в подобных происшествиях, конечно же, ввёл в заблуждение внешний вид лужи: справа она казалась более безопасной из-за пологого склона лощины. В действительности же дело обстояло как раз наоборот: именно здесь били ключи, образовавшие обширную подводную впадину.
В замараевской ловушке вокруг «новоиспечённого водолаза» плавали какие-то предметы, течением разносимые в разные стороны. Вещички ускользали от хозяина, словно раки от любителя пива. Едва нечаянный искатель приключений ухватывал одну и тянулся за другой, как тут же скользил по дну, окунался в лужу…И процесс возобновлялся в том же нескончаемом ключе.
Для зеваки зрелище могло представляться уморительным, ибо в своих действиях незнакомец напоминал небезызвестную обезьяну из басни Толстого, что никак не могла собрать в пригоршню горошины. Только, в отличие от легендарной мартышки, эта ещё и классно сквернословила. Причём самыми непритязательными из выражений были те, коими хулиган словесности сравнивал лужу с гулящей женщиной из пяти букв, а урочище в целом, куда его занесла нелёгкая – с любвеобильной собачкой (из четырёх знаков), удовлетворившей свору оголтелых кобелей. И если вышеописанные аллегории были хоть как-то объяснимы их «привязкой» к местности, то дополнительная обида говоруна на женские гениталии, которые не ходят строевым шагом, представлялась случайному слушателю в лице Кондрашова совершенно немотивированной.