– Я – за, – лениво шевельнул пальцами Кондрашов.
– Он – за, – с мягкой иронией хмыкнул начальник. – «За» само по себе работать не будет, – добродушно пожурил он паренька. – Организовать надо. И я, честно говоря, надеюсь исключительно на тебя.
– На меня? – удивился юноша.
– Именно. Выручишь?
– Хм, – принялся вслух рассуждать озадаченный Кондрашов. – Лукина с его аккордеоном вполне заменит Володька Попов с баяном, он же с Пашкой Богдановым на гитарах сбацает, сёстры Гордины справятся и без Самохиной, некоторые номера снимем… Выступим по чуть усечённой программе. А балладу про Лёньку-кавалериста…кгм-кгм…я рискну исполнить. В общем, попробовать можно.
– Давай, Юрий, закручивай, – попросил его Бурдин. – По совхозу я приказ издам, завхозу скажу, что ты временный главнокомандующий по клубу и у меня на полном доверии. Если что – выходи напрямую на меня.
Доверие и ответственность за порученное интересное дело, востребованность людьми окрыляют. И Кондрашов постепенно так увлёкся, что подготовка к концерту с «остатками артдивизиона», а затем и успешное проведение самого мероприятия, чуть утолили душевную боль. Юрий постепенно начал «отходить», ещё не ведая, какой суровый жизненный экзамен поджидает его за крутым судьбоносным поворотом.
2
Если у человека разрушить головной мозг, то смерть его окажется мгновенной и безболезненной. Если у него вырвать сердце, то он отстрадается и удалится в мир иной пять-шесть минут спустя. Если изъять из организма мыслящего индивида печень, то кончина его будет мучительной и агональной – на протяжении долгих часов. Но если у любящего существа вытравливать из души самое светлое, то он будет издыхать в адских корчах в течение всей своей проклятой и осточертевшей судьбины. И избавление от инфернальных мук, переход в иное измерение он воспримет благостно, словно финальный аккорд, звучащий в его меркнущем сознании торжественным и спасительным гимном.
Земля остановила свой безостановочный бег.
В небе погасло Солнце…
Для Юрия Кондрашова сгинул белый свет…
В конце марта в Нижнюю Замараевку Марины Шутова привезла страшное известие: погибла божественно прекрасная, но до смерти невезучая в земном бытии Стелла Кораблёва. Её убила дочь высокопоставленного чиновника. Обкуренная тварь за рулём иномарки влетела на трамвайную остановку, где помимо девушки было много людей. Вместе со Стеллой погибло ещё два человека.
Смерть невинных людей – трагедия сама по себе. Но когда среди них любимый человек – трагедия перерастает в страшное испытание.
Насколько же Кондрашову было бы легче, когда бы Стелла была жива и счастлива, пусть и будучи любимой другим. Тогда воспоминание о ней медленно заживающей раной закономерно отболело бы в его душе. Теперь же мука навечно поселилась в нём, ибо любимая удалилась в мир иной, оставив свой образ в самой глубине его сердца! И наряду с пониманием безвозвратности утраты, на Юрия накатило ещё не вполне осознанное ощущение вины.
Отныне один лишь облик Стеллы согревал его душу, в остальном же на Земле стало пусто и бесприютно.
Кондрашов о гибели Стеллы узнал с запозданием, а потому не поспел на похороны. На городское кладбище он приехал утром следующего дня, положив на свежую могильную насыпь едва народившиеся подснежники с Тёплого ручья. И у места упокоения любимой, на пронизывающем мартовском сквозняке в лёгкой ветровке и с непокрытой головой, он пробыл до полудня.
Кондрашову жутко далось прощание со Стеллой. Однако, несравненно ужасней отозвалось осмысление на уровне повседневности того факта, что отныне любимой нет и уже никогда не будет под мглистым замараевским небом: ни в клубе, ни в конторе, ни в избушке, ни у Тёплого ручья. Ни за что впредь не затрепещет душа Юрия, обласканная её лучистыми глазами. Никогда уж не зайдётся в лихорадочной дрожи его юношеское сердце, услышав согревающее: «Здравствуй, Юрочка!» Навеки заказано ему наслаждение, разливающееся дурманной медовухой по телу от прикосновения прохладной атласной ладошки девушки.
3
По возвращении в Замараевку Юрий почувствовал себя неважнецки, а под утро проснулся от сухого жара, ломавшего его тело, и от головной боли, расплавлявшей мозг. Из-за охватившей слабости он с трудом оторвался от подушки и поплёлся на кухню, где попил холодной воды. Так и не утолив жажды, он попросил у Лидии Николаевны, уже хлопотавшей по хозяйству, какую-нибудь таблетку.
– Мам, меня, вроде бы, прохватило на ветру, – присев на табурет, смущённо признался он, так как года три вообще не простывал и прочно уверовал в то, что спортсмены не болеют.