Несколько скупых мужских строк, а они опять перевернули всю душу Кондрашова. Его сердце остро-преостро резануло, но одновременно, и пуще того, его душу обдало теплом милой-премилой Стеллы Кораблёвой. Она будто бы, послала ему привет с небес. Будто бы, шепнула ему ласковым ветерком: «Ю-ро-чка-а!…»
6
Кондрашов бежал ослабленной из-за болезни трусцой по зеленеющему заклеверёному полю. Повсюду властвовала весна, томимая вешними водами. И внутри у него тоже бушевало половодье чувств. К своей любимой и единственной девушке!
Быть может, поэтому Юрий забылся и, пробегая по пологому скату мимо пресловутой Манькиной лужи, упустил из виду её строптивый нрав.
Лужа, будто прикалываясь и ехидничая над ним, «подставила ножку». Ноги «нехристя» скользнули по покатому краю, и он, беспомощно трепыхаясь, со всего маху шлёпнулся в ритуальную замараевскую купель, съезжая в Манькину падь. Суматошно перебирая конечностями, очередной подданный Её Величества Любви вырвался из студенящей ванны и, как ошпаренный, взлетел на косогор. Там юноша очумело принялся отдуваться, отряхиваться, сливать воду из кроссовок.
Переведя дух, Юрий едва по-кропотовски не выругался, но в последний миг нечто непостижимое остановило его, осенив догадкой. Он догадался, от кого это был привет. И тогда юноша сдержанно засмеялся, сообщнически погрозив Манькиной луже пальцем. Поворачивая к дому, он вполголоса затянул песню, которая явилась ему в сегодняшнем сне:
Любовь к тебе в себе таю,
Я этой вечностью горю,
Но безнадёжно я влюблён,
Ведь ты растаяла как сон…
Пусть тот огонь сожжёт дотла,
Моя любовь к тебе светла,
Я в сердце чувства сохраню,
И жизнь за то благодарю!
Былую сказку не вернуть,
Обратный невозможен путь,
Но образ светится во сне,
И ты – моя, и ты – во мне.
На небе ты, но мы вдвоём,
Мы вместе песню допоём -
Душа, рождённая любить,
Не может одинокой быть.
Э П И Л О Г
Прошло немало лет и зим. Кондрашова Лидия Николаевна шла по Среднегорскому центральному колхозному рынку в сторону автовокзала, как вдруг услышала знакомый баритон и оглянулась на голос:
«Люди добрые! Граждане России! Милостивые среднегорцы! Пожертвуйте бывшему творческому работнику и деятелю культуры, неоднократному лауреату республиканских конкурсов артистов разговорного жанра. И да воздаст вам Господь за вашу доброту полной мерой!»
Так вещал худощавый пожилой мужчина с аккордеоном и в чёрных очках, стоя на ступеньках подземного перехода. Только что он закончил исполнение песни «Погода в доме». Люди, спеша по делам, в основном проходили мимо, но некоторые бросали мелочь в шляпу мужчины, которую тот положил у своих ног. Кондрашова подошла к нему и бросила монетку.
– Спасибо! – поблагодарил её мужчина, услышав звон, и по его манере держаться стало понятно, что очки он надел не из-за солнечного дня, а потому что был слеп.
– Аркадий Николаевич? – спросила его женщина.
– Да! – вытянувшись во весь рост, и даже несколько испуганно ответил тот.
– Лукин?
– Он самый! – ощутимо напрягся мужчина.
– Я Кондрашова Лидия Николаевна.
– Простите…
– Нижнюю Замараевку помните? У вас в ансамбле пел мой сын Юра Кондрашов.
– Юра? Кондрашов? Ах да! «Полёт на дельтаплане». Как же, как же…Переходный возраст. Тенор, переходящий в баритон…И конферанс от Бога.
– Как вы, Аркадий Николаевич?
– Спасибо…Что заслужил, то и имею. Не жалуюсь. А как Юра? Помнится, он всё футболом грезил.
– Кгм-кгм…Нет его…Уж девять лет…, – не сразу нашла подходящие слова Лидия Николаевна, и голос её дрогнул.
– Как?! Такой молодой!
– Молодой…, – перехватило голос у Кондрашовой. – В армию его призвали. А тут вторая чеченская кампания. Он сам попросился на…передовую. Конституционный порядок защищать. Не терпел он…несправедливости…и бандитов…, – заговорила она, тяжко и прерывисто вздыхая.
Ей, в который уж раз, стало обидно на незаслуженный удар судьбы. Застарелые переживания нахлынули на неё с новой силой, что часто случается с женщинами при встрече с теми, кто вольно или невольно воскрешает прошлое, связанное с любимыми людьми. Губы её мелко-мелко задрожали, и она до крови прикусила изнутри нижнюю губу, чтобы сдержать эмоции.
Бросив в шляпу ещё монету и поклонившись, она торопливо пошла прочь. Лукин догадался о нюансах этого расставания, поскольку, как все слепые, обрёл повышенную проницательность. Он ответно поклонился ей вслед, взял на аккордеоне вступительные ноты, и запел: «Господа офицеры, по натянутым нервам…»