И Кондрашов незамедлительно ощутил, что его сердце среагировало на зов бурными сокращениями, разогнавшими молодую и горячую кровь мощнее, чем торнадо вздымает волны Карибского моря.
– Да?! – вздрогнув, откликнулся он.
– А когда мы с тобой поссорились, ты обо мне думал?
– Угу. Я гнал мысли о тебе прочь, а они всё равно лезли и лезли в голову. И проникали, когда я спал.
– И тогда, что?
– Сказать?
– Обязательно!
– Но это было тогда…Когда был разлад…
– Я поняла…
И юноша, чуточку откашлявшись, смущённо признался ей доверительным полушёпотом:
Меня ты любишь лишь во сне,
Едва смежает ночь ресницы,
Тогда являешься ко мне,
И сладко снишься, снишься, снишься…
Приходишь, свежестью дыша,
Улыбкой девичьей чаруя,
Взлетает ввысь моя душа,
И ждёт с надеждой поцелуя.
Я свято верю в тот обман,
Любуясь призрачною тенью,
К утру рассеется туман,
И ты исчезнешь, как виденье.
Но ночь ты проведёшь со мной,
Я утолюсь частицей малою,
Ты станешь феею лесной,
А я – Иванушкой Купалою.
Жаль, наяву при встрече ты,
Не примешь трепетных признаний,
И, как всегда, сожжёшь мосты
Для исполнения желаний.
Коль милой всех надежд лишён,
Раз в мире этом я – приблуда,
Легко уйду в последний сон,
И не вернусь уже оттуда.
Так не зови же слабаком:
Мол, от невзгод сбежал нарочно…
Тебя я в мире жду ином!
Где ты моею будешь точно!
Партнёрша по танцу, воспринимая строки своего поклонника, обожгла его энергией громадных очей, синева которых потемнела, как Чёрное море перед штормом. Кондрашов близко-близко увидел её, беспредельно распахнувшиеся зрачки, дохнувшие бездонностью пучины Марианской впадины. И ему почудилось, что он – новичок-скалолаз, уцепившийся кончиками пальцев за неверный выступ утёса, и потому соскальзывающий в пропасть.
И прежде такая недосягаемая небожительница вдруг сама порывисто прильнула к нему и легко коснулась своими губами его губ. И юноша, ощутив медовую упругость холмиков Стеллы, пьянящий аромат её дыхания, ответно склонился к лицу любимой…И впервые в жизни поцеловал любимую женщину…И ещё…И ещё…И с каждым поцелуем самая желанная на свете девушка прижималась к нему всё сильнее, а дыхание её учащалось и учащалось…
Внезапно Кораблёва пришла в себя и отстранилась.
– …Извини меня, Юрочка, – проговорила она. – Я не могу так…Мы же не одни…
– А…А пойдем к нам, – набравшись духа, предложил юноша.
– К вам? Как…к вам! – испугалась студентка. – Там же Лидия Николаевна…Веня…
– Мама уехала на свиданку к папе, – успокоил её Кондрашов. – На целых три дня. Венька спит…
– Правда?
– Правда!
– Подожди, – отступила от него на шаг Стелла, обхватывая пылающие щёки ладонями. – Дай прийти в себя. Я точно во хмелю! Ничего не соображаю…Хорошо, мой милый мальчик, пусть будет по твое-му-у-у…
Оказалось, что Кораблёва не случайно по-песенному растянула своё женское согласие, потому что в этот самый момент входная дверь распахнулась, и в избушку вошёл…Эдуард Хорин…
– Здра-а-а-авствуйте! – громко произнёс он, стараясь перекричать магнитофон. – Извиняюсь, я стучал-стучал, но никто…ничего…
– …Оба-на! – с некоторой задержкой и с непроизвольным восклицанием ответил ему лишь Кропотов, ибо остальные промолчали.
Кондрашов убавил громкость звучания музыки. За перегородкой на кухоньке с шумом сдвинулась табуретка – это Марина развернулись в сторону вошедшего. Стелла инстинктивно отодвинулась в сторону. И никто из хозяев хижины дяди Толи не произнёс ни слова.
– Вот, – неловко изобразил улыбку горожанин, – не-е-е… незваный гость…
– Да…уж! – зычно крякнул Кропотов.
В руках Хорин держал тяжёлую стильную сумку, и когда переступил с ноги на ногу, больная стопа у него подломилась, и он едва не упал, ухватившись свободной рукой за перегородку. Поза у него была крайне неудобная, и он стал медленно оседать, опрокидываясь назад.
И этот момент решил всё…
Кораблёва оказалась не в состоянии невозмутимо созерцать, как падает человек. Она первая подбежала к Эдуарду и поддержала его. Следом подскочили прочие наблюдатели. Виктор, ухватив приезжего за плечи, мощным рывком поставил его на ноги. Юрий подхватил сумку, а Марина подвинула табуретку.
– Вот, – стыдливо скривился визитёр. – Я же хромой…
– Да ладно, чего там! – воскликнул отходчивый Кропотов. – Садись, гостем будешь.
– Я же это…Зае-заехал извиниться за п-прошлый раз, – пояснил Хорин, опускаясь на табуретку.