Оказавшись на улице, Кондрашов увидел, что возле домика припаркован хоринский «джип» серебристого цвета с редким «перламутровым» отливом. Проходя мимо, юноша хотел пнуть по машине, но сдержался, ограничившись брезгливым плевком.
Шагая к дому, юный тракторист настолько был погружён в переживания, что практически не замечал ничего вокруг. Этим «воспользовался» давний враг Кондрашовых. Когда Юрий вышагивал вдоль забора особняка Самохиных, его нежданно-негаданно из подворотни облаял волкодав. Причём проделал это так свирепо и изощрённо, что паренёк в испуге козлом подпрыгнул высоко вверх.
Разумеется, «отверженный» не знал, что после его ухода Кораблёва жёстко «ставила на место» уже Хорина, который порывался позвонить по сотовому телефону «кому надо и куда надо». Она осадила «папенькина сыночка», резонно заявив, что тот сам спровоцировал скандал, что он единственный из компании – пьяный, а давать показания в его пользу никто не станет. И Эдуард сник.
Поскольку без очков среднегорский мажор мало что видел, Стелла, напоследок чуть смягчив тон, сказала ему: «Эд, я тебя прошу, успокойся и ложись спать. Тем более, что тебе к этому не привыкать».
Резюме прозвучало обидно. Но, как ни странно, именно такая тональность утихомирила Хорина.
2
Стрелки будильника показывали начало второго часа ночи, а Кондрашов нескончаемо бился в постели, терзаемый противоречивыми побуждениями. С одной стороны, его непрерывно мучила обида за отца, которого Хорин оскорбил. С другой стороны, ему из раза в раз, помимо его воли, вспоминался эпизод, когда он целовал Стеллу…И тут этот Хорин…От досады юноша даже стонал: счастье было так близко!
Кроме того, Кондрашова мучило такое одиозное и варварское чувство, как ревность. Его вдруг посетило прозрение, что без него Шутову «сплавили» к Кропотову или к родителям в Ильск, а Кораблёва и Хорин тем временем в хижине дяди Толи предаются грязным плотским утехам. Хотя в сексуальной области Юрий был абсолютный дилетант, в его пылком воображении «рисовались» такие позы, что и создатели «Камасутры» остолбенели бы.
План действий вызревал в юношеском воспалённом сознании поэтапно, и к двум часам пополуночи сформировался целиком.
Рывком отбросив одеяло, прожектёр встал, убедился, что Венька спит, оделся и вышел во двор. Из тайника в сарае он взял патроны и двустволку, пристроив её в разъёмном виде под старой и просторной отцовской курткой. Нет, он вовсе не собирался убивать «прелюбодеев». В отношении этой четы проект возмездия был куда как прозаичнее. Оружие «замараевскому коммандос» было нужно для другой цели: чтобы доказать напоследок Стелле, что он человек слова.
Первая очередь его шпионского маршрута лежала к домику практиканток, но попутно он намеревался завернуть в совхозный гараж. И влекли его туда вопросы отнюдь не производственные. Он пробирался туда за отработанным тракторным маслом, которое механизаторы сливали в старый бак.
От своей бабушки, когда она была жива, Кондрашов слышал, что прежде, во времена её молодости, существовал обычай пачкать дёгтем ворота дома той девушки, что не блюла девичью честь до замужества. Таким образом позорили нечестивицу на миру. Времена изменились: в конце века двадцатого дёгтя было не сыскать и в глухих деревнях. Ну, да не беда – неплохо послужит и масло.
Приблизившись к зданию гаража, Кондрашов выждал, когда из котельной вышел сторож-кочегар Тряхин. Тот потащил в металлическом корыте угольный шлак из отопительного котла к отвалу. И лазутчик, пробираясь за рядами стоявшей на дворе техники, крадучись юркнул внутрь. Юноша знал привычки Ефимыча, который возле отвала непременно станет курить, так что для реализации замысла у него был достаточный срок.
В мастерских паренёк шустро зачерпнул в банку масла и поспешил к выходу. Благополучно миновав территорию гаража, Кондрашов воровато оглянулся на выходе. И вздрогнул, ибо неподалёку замаячила фигура возвращавшегося Тряхина – тот мог заметить его.
«Диверсант» взял курс на окраину села, стараясь двигаться неосвещёнными местами. Вот и хижина дяди Толи. Странно, но избушка не была погружена во мрак разврата, из которого доносились бы надсадные сладострастные стоны. Напротив, окна комнатки светились.
Ревнивец поставил банку на снег, а сам прокрался к окну. Через незаиндевевший уголок стекла он увидел Хорина, лежавшего на кровати Шутовой и подслеповато уставившегося на стену. В уши Эдуарда были вставлены наушники, а на груди лежал какой-то небольшой прямоугольный приборчик. По-видимому, горожанин слушал музыку, так как правая его рука отбивала ритм.