Это был ошеломляющий удар. Юрий растерялся. И единственно, из чисто природного упрямства продолжал игнорировать происки сотрудников отдела.
– Это…Юрий, – проявил активность Лепрозный, стремясь расширить брешь растерянности в сознании задержанного, – ты покайся. Покайся, и станет легче. Ну, за ради чего ты страдаешь? За ради…х-хе…девушки из Среднегорска? То, что ты за неё горой – я тебя зауважал, как мужик мужика. Дык, она ж повязана с Хориным. А у того отец – олигарх, который, промежду нас, причастен к ликвидации подполковника Кораблёва.
Кондрашов твердокаменно безмолвствовал, отвернувшись уже от Лепрозного и не веря ни единому его слову.
– Я бы на твоём месте тоже считал, что брехня, – продолжал его переубеждать тот. – Что мент пиз…, – запнулся Лепрозный. – Это…пургу несёт. Так ведь есть же факты. На, здесь чёрным по белому сказано…
И паршивый прыщавый хлыщ протянул юноше старую газету.
Так как парень не пожелал прикоснуться к ней, Лепрозный положил
её перед ним на край стола.
Юрий искоса взглянул на печатное издание. То был номер газеты «Среднегорские новости» за сентябрь 1994 года со статьёй на первой полосе под заглавием «Жертвоприношение Молоху» и с подзаголовком «Кто убил подполковника Кораблёва?»
Кондрашов, сомневаясь в пригодности собственных глаз, трижды пробежал глазами материал, из которого вытекало, что президент компании «Недра Рифея» Сытин со своими компаньонами «заказали» Кораблёва. Это был сильный ход. Разящий наповал. Но только не «упёртого» замараевца с его верой в Стеллу.
Юрию внезапно вспомнился очерк об одном пленённом фашистами советском разведчике, которому провокационно подсунули подложный номер газеты «Правда». Наш резидент тогда гениально разоблачил фальшивку. Он знал, что советская газетная бумага аккуратно рвалась бойцами на ровные полоски под самокрутки продольно, а поперёк она лезла клочками. Подсунутая же поддельная «утка» делилась именно поперёк.
И данное соображение кратко затмило разум теперь тоже «затурканному» Кондрашову, упустившему из виду, что он-то – вовсе не разведчик, а перед ним – отнюдь не газета «Правда».
Юрий, под радостное оживление оперативников: «Проняло!…Проняло!…», наконец-то заинтригованно взял экземпляр «Среднегорских новостей». Однако, беспардонно обманывая надежды Гербалайфа и Лепрозного, «резидент из Нижней Замараевки» внезапно начал продольно рвать газету. Бумага лезла неровными обрывками, и юноша облегчённо засмеялся: «Враки! Враки!»
Восторг ожидания у Гербалайфа сменился буйством ярости. Так бесцеремонно с ним несчастные жертвы ещё не обходились. Он рыкнул африканским львом, которому пьяный пигмей отрубил хвост, схватил кодекс и замахнулся, готовый безостановочно охаживать им «падлу задрипаную».
Но и Кондрашов был не железный. Он тоже «съехал с тормозов». Выдержка кончилась. Зато чётко сработала футбольная реакция. Опережая Качка, Юрий распрямлённой пружиной со стула взвился кверху, и макушкой со всего маху врезался в мясистую физиономию палача. Удар получился отменный. И не удивительно, ведь прежде юноша отработал его на Шнобеле.
Сокрушительным выпадом оперативника отбросило на стол, с которого он широченной спиной, словно бульдозером, смёл ружьё, бумаги, канцелярские приборы и прочую бюрократическую атрибутику. Из носа у него хлынула кровь, заливая рубашку. По всем канонам смертного боя Кондрашов бросился добивать поверженного врага, однако Лепрозный наработанным движением поставил ему подножку, и непокорный замараевец рухнул на пол. Это вернуло инициативу Качку, который успел вскочить на ноги.
– Дерьмо из проруби! – выкручивая строптивцу руки на пару с Лепрозным, орал Гербалайф, брызгая кровью. – Тебе капец! Ты мне все кишки вымотал! Щас я тебя спущу в камеру к отморозкам, и они из тебя сделают шлюху! А потом засунем тебя в пресс-хату, полиэтиленовый мешок на башку – и сдохнешь от сердечного припадка!
На дикий гвалт, грохот и треск падающей и ломаемой мебели, звон разбитого оконного стекла сбежалось едва ли не половина отдела внутренних дел. Это и уберегло Юрия от расправы.
Вопреки угрозам Гербалайфа, трое милиционеров дежурной службы закинули остервенело сопротивлявшегося Кондрашова не в «пресс-хату», а в одиночную камеру для проштрафившихся. Там Юрия подло и посетила предательская мыслишка о том, что, быть может, стоит уступить в чём-то малом гербалайфам и лепрозным ради отца и матери.