– Так. Ты улаживаешь вопросы в милиции – я выхожу за тебя.
– С-Стелла…Ты-ы ме-е-еня поражаешь! Ты…и вдруг ка-акие-то торги!
– То есть, ты передумал?
– Нет-нет! Что ты! Но…М-м-м..Это я, конечно, ре-ешу…Это тоже…Свои вопросы. Но ведь ещё са-абака…И потом, этот…Кондрашов…Он же ме-енту ро-ожу расквасил…Э-этого ме-енты не прощают!
– Твои проблемы, – холодно пожала плечами Кораблёва, поднимаясь со стула. – Так ты берёшься?
– Па-а-пастой…Я бе-э-русь, – обескураженно пообещал Хорин. – А-а-а…Твоё слово, что ты-ы выходишь за-а меня…Э-это не шу-у-утка?
Девушка лишь пристально и холодно посмотрела на него. Но про себя подумала: «Как выйду…Так и зайду…».
– Конечно-конечно! – тотчас перестал заикаться Эд. – Я всё сделаю.
– Да, кстати, – бросила ему уже через плечо девушка. – У Самохиных большие материальные проблемы. А за деньги они душу дьяволу отдадут.
9
Наступил вечер. Юрий определил это не по сумеркам за окном, ибо окон в камере элементарно отсутствовали, а по объявленному в изоляторе ужину. Вскоре по камерам стали разносить скудный тюремный паёк, к которому юноша едва притронулся. По-арестантски потрапезничав, он с тревогой ждал вызова на допрос. Состояние было похожим на предматчевое волнение. Это означало, что Кондрашов нормально мобилизовался «на дерби» с Гербалайфом.
Минул час, а Гербалайф всё не давал о себе знать. «Что-то не срослось, – позаимствовал Юрий выражение у Кропотова. – А то возьмут, да и зашлют сразу в пресс-хату!»
В последнем предположении молодой узник укрепился, когда неожиданно открылось окошечко на дверях камеры, и кто-то невидимый апатично изрёк: «Кондрашов, на выход. С вещами». Многоопытный рецидивист Троцюк накануне просветил юношу, что если вызовут со скарбом, то «в пресс-хату».
Нищему собраться, только подпоясаться. Через минуту задержанный уже стоял в «дежурке» изолятора. Молодой лейтенант выдал ему верхнюю одежду, за что Кондрашов расписался.
– В пресс-хату? – полюбопытствовал Юрий, демонстрируя многоопытность и осведомлённость.
– Чего? В пресс-хату? Га-га-га! – загоготал офицер, ржание которого подхватили и постовые. – Шагай, пижон, к следователю.
И лейтенант подтолкнул его в сторону помещения, расположенного наискосок от приёмного отделения. Оказалось, что и непосредственно в ИВС есть кабинеты для допросов.
Кондрашов ожидал увидеть Плеханова, но там его поджидал незнакомец в мундире.
– Капитан милиции Гнатюк, – отрекомендовался тот.
– Это…Репрессированный Кондрашов, – назвался Юрий.
– Х-хы…Садись…репрессированный, – взглянув на него, иронично хмыкнул капитан.
Парень пристроился на табурет, привинченный к половицам. Гнатюк же выложил на стол, также жёстко прикреплённый к полу, какую-то бумагу и многозначительно спросил: «Знаешь, что это?». У Кондрашова едва не сорвались с языка слова про «пресс-хату», но, вспомнив обидный гогот постовых, он вовремя спохватился.
– Откуда ж мне знать, – насторожённо пожал плечами доставленный.
– Это, – поднял указательный палец кверху офицер, – пока не подписанный мной документ. Постановление. О прекращении уголовного дела и об освобождении тебя из-под стражи. А знаешь, почему оно не подписано?
– Да…откуда ж, – больше того напрягся Юрий.
– А потому, что мне дано указание, подписать его только при том условии, что ты напишешь одно заявление.
– Какое ещё заявление?! – бдительно, как часовой, охраняющий знамя, осведомился Кондрашов.
– Заявление военкому, что ты просишь об отправке в армию первой партией.
– В армию? Хм…В принципе я и без того считаю, что все парни должны служить. Только…
– Что: только?
– Я ж играю за городскую футбольную команду. И у меня это…планы…перспективы…
– Слушай, ты!…Недовинченный! – грубо оборвал его Гнатюк. – И это я ещё культурно выражаюсь. Какие, к едреене фене, перспективы? Да тебе «десятка» на зоне корячится! Планы…
– Так ведь Ваныч, – упрямо бубнил юноша. – …То есть…Венедикт Иванович Голубович – тренер – обещал мне…
– Хо-хо-хо! – скептически хохотнул милиционер. – Сравни: кто твой тренеришка, и кто – семейка Хориных. Да и потом: твой Ваныч первый от тебя открестится, как узнает о твоих художествах.
– Ваныч не такой! – звенящим от обиды голосом выпалил Юрий. – Он справедливый!
– Заткнись, а, – скривился капитан. – Может твой Ваныч и справедливый, да только против лома – нет приёма. И ещё…Об отце не забудь. Двустволку-то мы и на него повесим.
– Как так?!
– Да вот так! Планы у него…Вот брату своему судимостью ты, верняк, свинью подложишь. А если и на него тебе наплевать, так хоть мать пожалей. Она вон, прям щас, стоит в коридоре отдела и слёзы льёт.