– Пожалуй, что да, – умудрённо согласился Юрий.
– Вот я также кумекнул, – щёлкнул пальцами Виктор, – что придётся колоться. И говорю: «У меня такое неприятное чувство, что вы правы». Ну и выпрастался подчистую. Но этому паразиту того уже мало. Он давай меня склонять, что я работал в паре с тобой, Кон, и мы хотели спалить «джип». Тут уж нестыковочка пошла. Не прёт. Меня и отсадили в зиндан. А вечером этот…с арбузными кулачонками вызывает меня и толкует, что он Чебурашку давить передумал, а я – нормальный пацан. И покатил меж нами закадычный разговор. И дяденька-мордоворот пожалился, что против меня он ничё не имел, что служба у него фуёвая-префуёвая, и что он сполнял долг. Прежде он хапуг как клопов давил, а теперича им заместо швейцара ворота открывает. А ещё дал понять, что гусей он гнал по заяве Хорина и его сыночка Эдички. А потом те дали задний ход. О, как!
Кондрашов, внимая Кропотову, то сочувствовал своему неунывающему другу, то смеялся над его приключениями, то краснел и бледнел, резюмируя про себя, что сам ещё сравнительно дёшево отделался.
– Ну и ну! – встретил он окончание покаяния Кропотова неопределённым междометием. – Вить, мы с тобой как два придурка.
– Тупорылые, – согласился приятель. – Да, чуть не забыл. Дяденька-то с кулачонками раньше служил с отцом Стеллы Кораблёвой.
– Да ты что!
– Угу. И сказывал мне, что заказал отца Стеллы Сытнов. А папанька Эдичкин у Сытнова на побегушках…
– Да мне эту чушь толкал один…из Ильского отдела, – раздражённо перебил Виктора Юрий. – Чтобы Стеллу опозорить. Чего их слушать, если они вчера одним одно место…лизали, а сегодня – другим.
– Да кто ж его знает…, – мягко попробовал возразить Кропотов.
– Знаешь что, Кропот, – гневно прервал его юноша, – тебе, не иначе, пристебаи Сытнова последние остатки мозгов вышибли!
– Да? – задетый за живое, пошёл тот наперекор. – Чего ж тогда Стелла вчера Эдичке…того?
– Чего того? – с холодеющим сердцем переспросил Юрий.
– Чего-ч-чего…, – неуверенно проговорил обличитель. – За него замуж намылилась. Мне Маринка…
– Что ты вякнул? – злым шёпотом прервал Кондрашов Кропотова. И его шёпот уже на второй фразе перерос в крик. – Ты…Ты – матерщинник, трепач и потаскун!
– Кон…, – попытался его образумить друг.
Однако Юрия уже было не остановить. Он вскочил с кровати, лихорадочно комкая в руках пододеяльник, и, задыхаясь, орал от душившей его ярости:
– Ты, Кропот, – дрянь! Ты – дерьмо, дерьмо, дерьмо!…Ты дрянной пацан!…Ну, ладно, они…А ты? Тебе плохое про человека ляпнуть – раз плюнуть! Ты про Стеллу трепал, что она будет твоя, а она тебе по мордасам, по мордасам, ха-ха-ха! Ты и про Нинку трепал…И про кого не лень трепал…А Стелла… – она лучше всех!…А ты, Кропот, – дерьмо, дерьмо, дерьмо!…
И он ещё долго орал, как припадочный, словно не мужик, а худая неврастеничная баба. А также рвал в клочья пододеяльник. Хотя оторопевший Виктор, испуганно покрутив пальцем у виска, давно удрал на улицу. И уже прибежавшая Лидия Николаевна успокаивала посеревшего, будто тюремная стена, сына, а тот всё орал и орал о человеческой подлости…
2
Известно, от любви до ненависти – один шаг. В юности же – и того меньше. Утром следующего дня внешне спокойный Юрий, с построжавшим лицом и непреклонно сжатыми губами, шагал к совхозной конторе. Он предварительно позвонил туда и договорился со Стеллой, что они встретятся в коридоре.
Кондрашов направлялся на свидание с девушкой с намерением твёрдо расставить «акценты, запятые, точки и иные знаки препинания» в их отношениях. Для него не подлежало никакому сомнению то, что Кораблёва, конечно же, опровергнет грязные измышления, или, как пишут в прессе, надуманные инсинуации на её счет. И тогда он скажет ей, что она для него – Тёплый ключ для подснежника, Ёлочка в новогодний утренник, свет замерзающему путнику, звезда затерявшемуся мореплавателю, глоток кислорода безнадёжно больному…И не может быть такого, чтобы его откровение не тронуло ту девочку, что поселилась внутри Стеллы. Оно тронет её, да ещё как тронет! И дрогнет её сердечко, и рухнут неприступные стены снежного замка, и оттает она, и поддастся его напору, и произнесёт заветное: «Да!»
Кораблёва ждала его в условленном месте.
– Салют! – подходя к ней, постарался непринуждённо произнести приветствие юноша, но голос у него продребезжал металлической пластиной.