Кто-то похлопал его по плечу. Анна, черноволосая, ясноглазая, в сером студенческом пальто. Очень приятное зрелище для усталых глаз, после часового общения с Лоренсом и офисных сплетен.
Анна привела с собой подругу по имени Мишель и сестру Эгги. Мишель природа одарила приятной внешностью, внушительным бюстом и ярко-рыжими волосами. Судя по выражению лица, ей не терпелось с кем-нибудь сцепиться. Джеймс подумал, что в жизни не отнес бы Мишель к типу женщин, с которыми способна подружиться Анна.
Эгги, с точки зрения Джеймса, была не так красива, как старшая сестра, хотя разодета и гуще накрашена. С ее губ непрерывно слетала жизнерадостная бессмысленная болтовня, которую одни мужчины считают милой, а другие крайне утомительной. Джеймс принадлежал ко второй категории.
Ему показалось или обе смотрели на него с легкой неприязнью?
Лоренс так и пялился им вслед, когда они отошли к бару, и Джеймс заметно напрягся. «Пожалуйста, не веди себя как идиот».
– Сестра занята. Насчет второй не уверен. А-ах, какая грудь. Давно не видел таких буферов. И цвет волос «прощай, милая Шотландия».
– Лоз! – прошипел Джеймс, чувствуя, что краснеет.
Лоренс рассмеялся, видимо решив, что Джеймс боится быть услышанным, а вовсе не смущается.
– Кстати говоря, – обратился Лоренс к Анне, когда подруги вернулись, – как там твоя кузина Бет?
– Что?.. – Она явно испугалась. Эгги наморщила лоб и шепотом спросила: – Кто такая Бет?
– Ты не ходила ни к какой Бет! Ты нам соврала и сбежала! – Анна продолжала непонимающе смотреть на него, а Лоренс продолжал: – Но судьба вновь свела нас вместе.
– Точнее, Джеймс, – ответила Анна, обретя наконец дар речи.
– Ну, сначала судьба свела вас с ним по работе, значит Джеймс – ее посредник, – провозгласил Лоз. – Так сказать, админ. Секретарь.
Джеймс натянуто улыбнулся и подумал, что слово на букву «с» в голове у Лоренса – отнюдь не «судьба».
Пьеса была ужасная. Просто ужасная. Джеймс с каждой минутой все глубже вжимался в кресло. Слово «партер» обрело новый смысл, учитывая ассоциации со спортивной борьбой. «Неудивительно, что в театр мало кто ходит». В глубине души Джеймсу хотелось позвонить в Совет по искусствам и пожаловаться.
А главное, раз он снабдил остальных билетами, то нес ответственность и за содержание, как будто крикнул: «Эй, ребята, ешьте, не стесняйтесь!» И вдобавок эта неприятная и слишком частая нагота на сцене… Честное слово, он бы предпочел знать заранее, что Малыш Дилан (тот, другой) будет столько раз появляться перед публикой. Пока Дилан-актер им размахивал, Джеймс старался смотреть на сцену бесстрастно, чтобы не показаться ханжой и ненавистником искусства.
Украдкой он взглянул на соседей. Сестра Анны, казалось, не замечала недостатков пьесы – с круглыми глазами, приоткрыв рот, она жадно поглощала происходившее на сцене. Мишель смотрела на актеров равнодушно и копалась в сумочке в поисках жвачки. Лоренс сидел нахмурившись, с притворно многозначительным видом, подперев подбородок рукой. А Анна… улыбалась? Она, видимо, ощутила взгляд Джеймса – и повернулась к нему. Джеймс улыбнулся в ответ и изобразил пальцами пистолет, приставленный к виску. Анна ухмыльнулась до ушей. Джеймс снова стал смотреть на сцену. Ему значительно полегчало.
– Что хорошего в любви? – поинтересовался, стоя в лучах прожекторов и обращаясь к зрителям, Дилан Келли. Пьеса постепенно подползала к закономерному финалу – что жизнь дерьмо. – Любовь – это наркотик. Опиум, который облегчает боль вечного одиночества. Как положено, она притупляет чувства. «Любовь» – вот что мы говорим, когда встречаем другого и теряем себя.
«Заткнись уже и надень штаны».
33
– А пьеса наводит на мысли, – заявил Лоренс.
– Да, на мысли о том, какое это убожество, – ответил Джеймс.
Анна знала, что он безжалостен в своем остроумии, но, в общем, здесь оказался прав.
– Тебе не понравилось? – спросил Лоренс механическим голосом автоответчика.
– В последний раз я испытывал такую ненависть к ирландцам, когда они кого-то взорвали.
Мишель расхохоталась, и Джеймс улыбнулся ей. Анна радовалась, что эти двое поладили. Зато Эгги вела себя глупее обычного – она то и дело отпускала такие реплики, что Джеймс терял дар речи.
Лоренс предложил где-нибудь выпить, и они зашли в паб для туристов на Ковент-Гарден – сплошь окна в свинцовых переплетах, яркая красная краска цве́та лондонских автобусов, блестящие латунные украшения. Там они пили теплое пиво из запотевших стаканов.