Последние полгода Джеймс просто мечтал, чтобы кто-нибудь пришел и наорал на его коллег. Но только не он. Кто-нибудь другой.
Когда он впервые появился в «Парлэ» – многоканальном цифровом агентстве, разрабатывающем индивидуальные динамические стратегии для раскрутки брендов, – то решил, что обрел свой лондонский рай. Место, которого, по заверению школьных консультантов, не существовало.
Перекрывая разговоры, ревела музыка, модно одетые мужчины и женщины сновали туда-сюда, коллеги внезапно понимали, что им нужно непременно попробовать плимутский джин, и удирали в магазин… Впрочем, работа каким-то образом делалась, вперемежку с просмотром новых видеороликов, партиями в настольный футбол и обсуждениями нового криминального научно-фантастического сериала, который все нелегально скачивали.
Но потом, внезапно, словно кто-то щелкнул выключателем, этот веселый хаос превратился в настоящую пытку. Разговоры казались бессмысленными, музыка мешала, модная публика, фланировавшая по офису, отвлекала от работы и приводила в ярость. И Джеймс наконец убедился, что выпивка за ланчем приводит к головной боли за ужином. Иногда он с трудом удерживался, чтобы не встать и не крикнуть: «Слушайте, вам что, нечем заняться? Здесь РАБОТАЮТ!»
Он чувствовал себя подростком, которого родители оставили вести хозяйство, чтобы преподать ему урок, и который искренне хочет, чтобы они наконец вернулись из отпуска, разогнали его приятелей и приготовили ужин. Джеймсу казалось, что он удачно скрывал свои чувства, но в последнее время Гаррис – человек, живший от вечеринки до вечеринки, – начал, как классический школьный задира, подкалывать Джеймса за «отход от коллектива». Когда Рамона, шотландка с розовыми волосами и серьгой в пупке, круглый год носившая короткие топики, принялась жать Гаррису плечи, заставляя его взвизгивать, тот заметил, что Джеймс поморщился.
– Хватит, хватит, иначе Джеймс нас возненавидит. Джеймс, ты же всех нас ненавидишь? Ну, признайся. Ты. Нас. Ненавидишь.
Джеймс вовсе не хотел показаться гомофобом, но, работая с Гаррисом, не раз задумывался о том, что стереотипный образ стервозного педика возник не без причины.
Мелкие однообразные неприятности офисной жизни никуда не девались, сидели ли они на нижнем этаже в Шордиче или еще где-нибудь. Дверцу холодильника покрывали магниты, прижимавшие бумажки с сердитыми надписями: «Не могли бы вы, ПОЖАЛУЙСТА…» На бутылках с молоком были маркером подписаны фамилии владельцев. Все страшно злились, если кто-нибудь брал «их» кружку. Джеймсу очень хотелось повесить табличку: «Если у вас есть любимая кружка, возможно, вы подпадаете под действие закона об охране детского труда».
Он напомнил себе, что нужно наслаждаться краткими мгновениями тишины, пока не появились все сотрудники. Умиротворение длилось лишь до тех пор, пока Джеймс не включил ноутбук.
Он знал, что не стоило, наверное, делать фотографии красавицы жены заставкой на ноутбуке, который он носил на работу. Джеймс разбавил их несколькими фотографиями кота, но, честное слово, кого он пытался обмануть? Он просто хвастался, неприкрыто и откровенно. А потом, когда жена ушла, жизнь превратилась в калейдоскоп уязвленного самолюбия, насмешек и боли. Джеймс мог бы заменить заставку, но он никому не сказал, что они с Евой расстались, и не желал возбуждать подозрений. Он отвлекался на минутку, потом поворачивался – и заставал на экране очередной снимок. Солнечные очки в белой оправе, хвостик, детские заколки в волосах – в Гластонбери, на фоне трейлера. Платиновые кудряшки, немного ярко-красной помады, ослепительные зубки, впившиеся в хвост омара – ужин в честь дня рождения… Растрепанные, словно со сна, волосы, силуэт в окне номера «Парк Хаятт» в Токио, на фоне рассвета, домашняя блуза и штаны как у героини «Трудностей перевода». Классический образ Евы – тщеславие под видом необычайной легкости.
А еще фото из серии «только что обручились». Жаркий день, пикник на Серпентайн, спрятанное в корзине с едой карамельное кольцо с надписью «Будь моей» в крошечной синей коробочке от «Тиффани» (потом-то он купил другое, настоящее). У Евы коса была уложена венцом вокруг головы, и они вместе втиснулись в объектив, раскрасневшиеся от шампанского и от радости. Джеймс смотрел на свое улыбающееся лицо и думал, каким же счастливым идиотом он выглядел.