— Ты странный какой-то. Чего ты хочешь?
Черт дери, снова этот философский вопрос! Он осточертел, определенно.
Я брезгливо убрал ладонь со своей промежности, провел рукой по волосам, спросил задумчиво:
— Ты не знаешь, тут есть поблизости магазин с выпивкой?
Коваленко хлопнула глазами от удивления, отодвинулась.
— Эмм… Вроде есть. А что случилось, котик?
Эта женщина отвратительна. Но сейчас надо разобраться с еще более отвратительной представительницей слабого пола.
— Мне надо идти, — произнес вместо ответа, поднявшись с кровати, и устремился к двери. — Приятного тебе вечера.
Уже через пятнадцать минут я сжимал в руке бутылку водки, понимая, что именно этого момента и ждал, стремился к нему, торопил наступление и жаждал. Причем всю неделю.
***
Около полуночи. Темно, тихо, спокойно. Я, улыбаясь от уха до уха, неслышно шагал по коридору в бывшей квартире.
Элеонора Романовна Вишневецкая успешно сводила меня с ума в течение всей этой недели. Мозг приказывал забыть, причислив пятничное приключение к сонму фантазий, а член не соглашался, намекая: пьяным меня не ждут, но про трезвое состояние не оговаривалось.
Ведьма. И есть лишь один способ проверить степень ее коварства. Поэтому сейчас, как и неделю назад, я крался в потемках в спальню жены. «Камуфляж» был при мне: прополощенный водкой рот и смоченный ею ворот рубашки-поло (чтобы заметно несло спиртным), нетвердая походка, общий дикий и плачевный вид.
Итак, Нелли, условия для повторения эксперимента соблюдены: я до того пьян, что ты легко меня обманешь, и до того трезв, что имею карт-бланш лично от тебя. Разоблачение обречено на успех.
За всю свою жизнь Вишенка едва ли много общалась с нетрезвыми. Исключение — я на прошлой неделе. Вряд ли у жены хватит опыта понять, что вожу ее за нос. Безусловно, риск быть раскрытым существовал, но если не умничать, контролировать себя и пореже раскрывать рот, то он практически нулевой.
Осторожно толкнул дверь в спальню, застыл на пороге.
Все по-прежнему тихо, мирно. В смутном свете, проникавшем из окна, видел на постели прикрытое по пояс женское тело, волосы черными змеями разметались по подушке.
Ну с богом, Доронин, не оплошай.
Глухо выругавшись, мешком свалился на пол и приступил к пробе себя в амплуа комедийного актера. Ухитрился разуться, расшвыряв обувь по разным углам, снять рубашку оторвав при этом пуговицу. Во время процесса издавал столько шума и изрыгал столько исковерканной брани, что это способно было разбудить и покойника, однако на постели ни единого движения.
Твою же мать, Нелли! Неужели ты настолько жесткосердна, что не можешь проснуться и помочь своему захмелевшему мужу расправиться с одеждой? Ну ладно. Не хочешь по-хорошему, будет очень по-хорошему.
Я поднялся на ноги и нарочитым шатко-валким шагом устремился к объекту моей проверки. Громко выматерившись, бухнулся на колени перед кроватью и заграбастал руками бедра Элеоноры.
О да! Руки сами знают, что погладить. Под тонким пледом угадывался намек на замечательное белье…
Нелли резко повернулась, скинув мои ладони, — зажегся свет. Я зажмурился, на миг ослепнув, а когда распахнул глаза, моя челюсть опустилась, а член, наоборот, поднялся.
Откинувшись на подушке, в ореоле из темных волос лежала прекрасная, как сказка, Элеонора и спокойно смотрела на меня глазами без единого признака сна. Но не это поразило меня и даже не отсутствие хоть толики удивления в выражении ее лица. И уж точно это все не заставило бы меня затвердеть.
Как и в прошлый раз, на жене была маечка. Вот только сейчас совсем прозрачная, мягкого шоколадного оттенка. Плед скрывал лишь ноги, и понятно, что мой взгляд сам собой устремился к открытым пространствам. Надо ведь оценить, насладиться… заманчиво проглядывающими сквозь ткань белыми грудями с соблазнительными конфетками-сосками.
Бля… Если это та одежда, в которой она спит, тогда срочно необходима моя помощь. Под кондиционером недолго и простыть в такой… Мои руки мигом согреют. И согреется жена гораздо быстрее, если и вовсе скинет это просвечивающее безобразие.
— Снова какие-то проблемы, Доронин? — вполголоса, со смешком спросила Элеонора, вернув мой взгляд к своему лицу.
Но только на секунду. Глаза, как магниты, вернулись к маечке. Я сглотнул, облизал губы. Руки дрожали от желания скорее скинуть помеху с этого манящего тела, чтобы беспрепятственно ласкать, прикасаться…
Стоп! Сценарий. Гореть мне в аду, если сейчас не вернусь к нему и запорю все дело.
— Мммм, — закрыл глаза и отчаянно замотал головой, выполняя одновременно две задачи: прогнать прочь дурман либидо и разыграть неуклюжего пьяницу.
Две теплые ладошки прижались к моим щекам. С огромным трудом сдержал стон удовольствия и, побоявшись выдать себя, ссутулился, опустил голову так низко, что подбородок коснулся груди. Пальцы жены неторопливо прошлись по моим волосам, колдуя, пропуская пряди через себя. Я дернулся.
Нелли… Мое сладостное наваждение, мне так этого не хватало…
— Ты снова напился, — укорила шепотом. Придвинулась ближе к краю, уткнулась носом в мою щеку.
Теперь еще и сердце расшалилось, мало мне южного полюса. Я напрягся так, что, казалось, скоро начнут рваться нервы и сухожилия. Проклятое дерьмо! Какой еще чертов сценарий, когда она так близко, так шепчет, волнует дыханием, и на ней такая лишняя симпатичная маечка?
И когда уже был готов послать всю эту игру, достойную Золотой пальмовой ветви, к чертям, атаковав Нелли глубоким и жадным поцелуем, на помощь пришла здоровая злость. Она подчистую уничтожила возбуждение и утихомирила эрекцию.
Элеонора Вишневецкая сознательно лгала мне! Жарко отдавшись ночью, наутро она обвинила меня чуть ли не в насилии и сбежала. Не захотела знать, сделала вид, что ничего не было. Заставила чувствовать себя последним козлом — поначалу, а после — сумасшедшим, все больше погружающимся в фантазии. Кем я был для нее? Халявной возможностью сбросить напряжение? Или она посчитала, что задолжал ей исполнение супружеского долга?
Первым порывом было кинуться на эту циничную лгунью, придавить ее своим телом к постели и под пытками (в ход пошли бы руки, губы, язык и зубы) заставить признаться во всем. Но Нелли остановила меня. Будто почувствовав неладное, жена пошевелилась, нежно обвела раковину уха и коснулась моего лба мягким поцелуем.
Нечестный прием!
Ярость ушла. Ее смела очередная обжигающая волна желания. В следующий момент я уже оказался на ногах, схватился за ремень на брюках, прошипел, пытаясь расстегнуть его. Руки так дрожали, что не было нужды разыгрывать пьяную неловкость.
— Я помогу? — предложила вдруг Нелли.
Я вскинул голову, точно услышал выстрел. Она сидела на коленях в постели, и теперь мог полностью оценить чудесную конструкцию, облепившую тело жены. Высший балл… Пять с плюсом. Нелли во всем этом — как изысканный сахарный деликатес. И даже лучше! С каким же удовольствием и аппетитом попробую кусочек тут, и тут, и тут… Да всю ее.
Пока глотал слюну, ловкие ручки ухватились за пояс и притянули меня ближе к постели. Голени уперлись в дерево. На секунду я поймал горевший возбуждением взгляд, а потом жена сосредоточилась на цели раздеть меня.
Плутовка замирала на каждом этапе, что многократно усиливало мои муки и нетерпение. Сначала тонкие, изящные и длинные пальцы без маникюра, с аккуратными ноготками, медленно расстегнули ремень, потом замерли на пуговице, затем приклеились к замку молнии. К тому моменту как Нелли ухватилась за пояс брюк, большими пальцами проникнув под резинку боксеров, и застыла в таком положении, подняв на меня исполненный любопытством взгляд, я был болезненно тверд.
Она спустила одежду вниз и даже не взглянула на то, в каком восторге я ее встречаю. Ее глаза не отрывались от моих, будто искали что-то в моем взгляде, задавали какой-то неясный вопрос…
Утром, любимая… Мы утром обязательно поговорим. А сейчас… никаких разговоров.
И я налетел на свой лакомый кусочек в прозрачной маечке и крошечных кружевных трусиках такого же цвета, с пылом приступил к дегустации. Ох, как же долго голодал. Неделю ждал этого момента!