— А я думаю, что вам следует поговорить, — Евгения Александровна оставила наконец роль радушной и аккуратной хозяйки, приступив к тому, что, видимо, давно замышляла. — У всех пар бывает взаимонепонимание, но они справляются. И я вижу, что развод точку не поставил. Не отрицайте!
Мы с Нелли одновременно впились в мать грозными взглядами, предостерегая от продолжения. Воцарилось молчание, которое, как выстрел, нарушило деликатное покашливание отца.
— Жень, ты перегибаешь. Уж во второй раз они сами способны сойтись. Оставь их, — попросил он с улыбкой.
Евгения Александровна, смешавшись, села за стол, помассировала виски, поставив локти на столешницу, а потом обвела всех присутствовавших суровым взглядом.
— Ну и чего стоите? Кофе стынет, а пирог сам себя не съест.
Алька, хихикнув, послушалась, заняла место подле матери, утянув за собой Андрея. Уселись и брат с женой, а Нелли осталась стоять на пороге.
— Евгения Александровна, — окликнула мать Вишневецкая. — Мне пора. Спасибо огромное за ужин, и за приглашение. Очень рада была познакомиться с вами, Андрей.
Сбегает? Так скоро? Все же свидание с каким-то уродом? Ха! Будто я это допущу.
Я неотрывно наблюдал за бывшей, ее растерянной улыбкой и явной просьбой в глазах отпустить ее с этого семейного мероприятия. Думал: какую фору ей дать — полчаса, час? Нет, слишком долго, я не настолько терпелив. Десять минут, не больше. Кошмар наяву — упустить ее из виду.
— Неллечка, но еще так рано, — возразила мать.
— Просто у меня завтра пленэр, выезд в семь утра.
Прикусила губу. Врет? Нет, волнуется. И меня волнует, очень ощутимо причем.
— О! И куда едешь?
— В Деметьевку. Нас несколько человек…
Природа — это чудесно, но проснешься ли ты к семи, Нелли? У меня, например, есть некоторые сомнения…
— И Сева будет?
— Да, он тоже. Собственно, он меня и позвал.
Что за Сева? Кто он такой, мать его так? Новый знакомый? Приятель с далеко идущими планами? Нет уж, никакого пленэра с ним, только через мой труп.
Я скрипел зубами и прожигал Вишневецкую взглядом, но она и не собиралась смотреть на меня, быстро попрощалась и ушла, сославшись на то, что машина ждет. Встал из-за стола почти сразу, как только силуэт жены мелькнул на дорожке к калитке, и был немедленно остановлен.
— А ты куда собрался? — вздернув брови, вопросила строго мать.
— Домой. Отдыхать.
Каким образом буду отдыхать и в каком именно доме — вообще отдельная история, никого из сидящих за столом она не касается. Это дело мое, Элеоноры и той тайны, что она скрывает под платьем.
— Сиди. Мы давно не говорили. Вот хочу тебя теперь услышать, раз ты весь вечер молчал. Как у тебя дела?
Ох, Евгения Александровна, и какой черт тебя дернул именно сейчас исполнить свой материнский долг? Или это очередная подлянка от вселенной?
— Нормально дела. Сегодня с восьми утра работы столько привалило, что еще и завтра разгребать придется, — соврал, бурча, точно старик.
А зачем мне скрывать недовольство? Главный объект внимания, раздражения, возбуждения, фривольно вырядившийся и ведущий себя соответственно, покинул дом, возможно, отправившись на свидание с этим Севой (как же хочется зарядить кулаком в его наверняка смазливую рожу). Не то чтобы мне стало скучно, но энергию деть определенно некуда, поэтому никаких задержек.
— Исчерпывающе, — рассмеялся братец, когда все поняли, что продолжения саги о перипетиях моего бытия не будет.
— Слушайте, я реально устал, так что…
— Без кофе и пирога не отпущу, — уперлась мать.
Пришлось остаться. К моему везению, разговор за столом к моей персоне не вернулся, я продолжал молчать, краем уха слушал, как Данил и отец расспрашивают Андрея, периодически натыкался на изучающий взгляд Евгении Александровны. Его значение удалось понять, когда сел в машину и получил СМС от нее. Всего пара слов: «Помирись с Нелли».
Согласно хмыкнул.
Помирюсь, а как же! Несколько раз.
***
В квартире, на первый взгляд, было тихо и пусто. Темно. Горели только бра в коридоре и у ванной. Я замер на пороге, прислушался, беззвучно разулся и наткнулся взглядом на туфли, которые сегодня были на Нелли.
Она здесь, а не с этим Севой. Ухмыльнулся, довольный, от уха до уха. А потом услышал слабый звук со стороны кухни.
Там тоже не было освещения. Темноту позднего вечера рассеивал сизо-желтоватый свет города. Элеонора стояла ко мне вполоборота, одной рукой опираясь на столешницу, на которой высилась открытая бутылка вина, рассеянно цедила напиток, глядя в окно. А я, абсолютно счастливый, вздохнул, улыбнулся: страхи не оправдались, она не успела снять это восхитительно развратное платье. И чулки. И пояс… И…
— А ты не торопился, — прозвучал ее тихий, но язвительный голос.
Я поперхнулся воздухом от возмущения. Не торопился? Да я гнал как сумасшедший, плевал на знаки, два раза даже на красный проехал, прекрасно понимал, что влетел на штрафы, и все потому, что опасался: ее либо не будет дома, либо она ляжет в постель до того, как приеду.
— Ну извини, дорогая, — ехидно протянул я, решив принять вызов. — Пару раз пришлось остановиться, чтобы потрахаться.
— Ну а чего еще от тебя ждать, — с нарочитой усталостью выдохнула Вишневецкая, так и не обернувшись ко мне, и подлила вина в бокал.
А мое терпение лопнуло, держаться подальше от этой язвы и не покарать ее — преступление.
Приблизившись, я отобрал у Элеоноры бокал и в несколько глотков осушил его, пристально глядя в глаза жены, в этом свете темные, с дьявольским, соблазнительным блеском в их глубине.
— Вот хам, — прищурилась она.
— Ведьма, — констатировал я и, поставив бокал на столешницу, рывком притянул эту невозможную женщину к себе, впился в ее губы жестким и жадным поцелуем, зарываясь пальцами в распущенные волосы, придерживая за затылок, дыша ею и упиваясь.
Люблю ее так остро, что умираю от боли, так, что выворачивает душу. И это… неодолимо.
— Лучше убирайся от меня подальше, Доронин, — заявила эта стервоза, прикусив мою губу, царапнув ноготками затылок.
Я застонал.
— Обязательно. Это моя главная жизненная задача.
От агрессивного поцелуя и грубоватых ласк шумело в голове и дрожали ноги. Подхватив Нелли под бедра, усадил ее на столешницу, поймал выдох-стон, снова завладел влажными губами.
— Не хочу тебя, — стянув пиджак с моих плеч, она принялась расстегивать рубашку. Целовала шею, прикусывая. Я был буквально на грани.
— А я — тебя.
Ее восхитительная грудь и правда была не прикрыта бельем. Я ласкал ее через платье, дразнил и сам наслаждался, хмелея от сильнейшего возбуждения, своего и ее. Упивался запахом кожи, волос, уткнувшись носом в висок. Слои ткани между нашими телами в сотни раз обостряли ощущения, скользили, гладили, царапали… И почему мы раньше не практиковали такую прелюдию через одежду?..
Обнаженные бедра и ягодицы Нелли добили мою выдержку окончательно. Резко сдвинул ткань тонких трусиков и коснулся самого сокровенного, нетерпеливо ожидающего меня. Да, это тот самый чертов верх эротизма, отпускающего на волю все мужские инстинкты. Жена застонала в мой рот, попыталась разорвать поцелуй, но не отпустил ее, продолжал крепко держать, распаляя, потирая, проникая, пока не почувствовал, что и сам больше не могу.
Кухню мы еще таким образом не оскверняли. Ее стены, если бы могли, содрогнулись бы, наблюдая, что вытворяют владельцы, не потрудившиеся раздеться и приступившие к сексу, жадному, бурному и, будь оно все проклято, закончившемуся слишком быстро.
Вся жуть этого мира в том, что мгновение не останавливается. Это супердерьмово…
Элеонора тяжело дышала, уткнувшись мне в шею, то цепляясь руками за плечи, то рассеянно проводя по волосам. От каждого прикосновения жены по телу пробегала восхитительная посторгазменная дрожь. Я млел и едва стоял на ногах. Голова была совершенно пустой, а вот тело снова постепенно тяжелело от желания, пока нежно гладил хрупкую спину, талию, вдыхал запах духов любимой и ее разгоряченного от секса тела.