Однако начать приводить ее в чувство он не успел. Едва за Лысым захлопнулись двери, в квартиру ввалились какие-то мужики. И, сказать по правде, Боров, грешным делом, сначала схватился за пистолет. Хорошо, те вовремя крикнули, еще не видя его, с порога, что они из ритуального агентства и их прислал Федот.
Замерев на пороге кухни, сомневаясь, стоит ли выпускать девчонку из виду, он все-таки вышел. Велел гробовщикам забрать умершую и сделать все, чего там нужно, и чтоб те завтра организовали похороны.
После чего быстро вернулся. Бусина за эти пару минут, похоже, не двигалась.
Ругнувшись, он взял из одного шкафчика, по которым шерстил раньше, чашку (рюмок при своем осмотре Боров не заметил), и, свернув крышку, плеснул на дно водки. Поднял голову, оценивающе осмотрел сжавшуюся фигурку, и отставил бутылку.
Вряд ли, чтоб этой крохе много понадобилось.
— Бусина, эй! — Он еще раз попробовал растормошить ее. Подошел ближе, потряс за плечо.
— Давай уже, надо оклематься. Толку от твоей истерики?
Конечно, на истерику ее состояние и не тянуло вроде, но Боров просто не знал, с какой стороны подступиться к девчонке.
Бусина отреагировала, вроде бы. Выпрямилась. Села ровно, опустив руки на колени, и уставилась в точку прямо перед собой. Как слепая. На него опять никакой реакции. Так…
Он подошел впритык и поставил перед ней чашку. Поднял ее руку и заставил обхватить керамическую ручку.
— Выпей. Только быстро. Одним махом.
Она послушно сжала пальцы и поднесла чашку к лицу.
Говоря по правде, Борову стало как-то нехорошо от этого пустого взгляда и застывшего выражения лица. Вот, что кукла сидит, и все. И что ни скажи — выполняет, не думая. А если бы он че лихое задумал бы? Она и тогда делала бы все, что он сказал бы? А если бы это не он был сейчас здесь? А вот кто-то из тех мужиков, которые ввалились в квартиру пять минут назад? Чего бы им в голову стукнуло при виде такого состояния девчонки?
У него, вдруг, аж в глазах потемнело от ярости, возникшей при одной мысли о таком. Пришлось закурить, чтоб немного оклематься.
Бусина же пока прикусила зубами край чашки и как-то бездумно глядела внутрь. Это отвлекло его от размышлений.
— Давай, дите, пей.
Обхватив одной рукой ее затылок, он второй ладонью сжал руку Агнии, удерживающую чашку. И надавил, заставив девчонку опрокинуть содержимое чашки внутрь. Она автоматически глотнула. Тут же распахнула рот, резко вдохнув воздух. Бог знает, зачем.
И вот тут, наконец, он заметил на ее лице признаки оживления.
Глаза Бусины широко открылись, в них выступили слезы, а по лицу пошли пятна. Боруцкий быстро забрал у нее чашку. А девчонка вдруг закашлялась и начала задыхаться. Он продолжал поддерживать ее голову.
Наконец-то, спустя секунд десять хватания воздуха ртом, в глазах Бусины появилось осмысленное выражение.
— Вячеслав Генрихович?! — Растерянно выговорила она. — Вы… что?
Ну, или попыталась выговорить. Бусина продолжала задыхаться и кашлять. А глаза все еще слезились. Но ведь очухалась, чего и требовалось.
— Оклемалась? — Хмыкнул он, глядя, как она растирает слезы по щекам. — Чё, первый раз водку пробуешь?
— Водку? — Девчонка растерянно посмотрела на чашку, которую он отставил. Глубоко вздохнула, вроде отдышавшись. — Первый.
Тут на кухню влетел Лысый.
— Вот, Вячеслав Генрихович, не было шоколадок, купил это!
Пацан бухнул на стол две коробки каких-то конфет. Агния даже вздрогнула и сжалась, то ли от внезапного появления парня, то ли от грохота, которым это появление сопровождалось. Он ощутил ее дрожь ладонью, так и оставшейся на затылке девчонки.
— Лысый, бл…блин! Тише нельзя?! — Рыкнул Боров, присматриваясь к девке.
— Эээ, я, того… — Пацан смутился.
— Спасибо, Вова. — Неуверенно поблагодарила Бусина, скосив глаза на Боруцкого.
«Вова»? Чет ему это не понравилось.
— Да, не за что. — Тут же воспрянул духом Лысый. — Ты, того. Хорошо, что очухалась. Я просто не знал, чего делать-то и с тобой, и с бабкой твоей. Если бы не Вячеслав Генрихович…
И тут губы Бусины задрожали, а глаза опять затянулись слезами, только теперь уже по серьезному.
— Бабушка… — Срывающимся голосом прошептала девчонка, и закусила губу.
— Ну, ё-моё! Ну, кто тебя за язык тянул, а, Лысый? — Боруцкий даже, с досады, замахнулся на не в меру болтливого парня.
— Да, я ж не хотел! Я…
— Так, вали отсюда! Чтоб глаза мои не видели!
Лысый кивнул и исчез с порога кухни. Хлопнула входная дверь.
Вячеслав отвернулся и глянул на девку. Та опустила лицо и, определенно, старалась сдержаться. Но слезы, все равно, уже катились по щекам. Он присел на корточки у ее стула.
— Слышь, Бусина, ну ты чего? — Вот, вроде, только что думал, что лучше пусть рыдает, чем статуей сидит. А теперь по столу кулаком грохнуть захотелось. — Ну, все уже, слезами тут не поможешь. Да, и решили уже все. Завтра организуют, как положено. Тебе думать не надо…
Девчонка прижала ладони к глазам.
— Она даже не узнавала меня последние три года, думала, что я — это моя мама. А мне, все равно, так больно. Я, ведь, и когда про родителей узнала, не плакала. Держалась. А сейчас — не могу. Не выходит. Почему, Вячеслав Генрихович? — Девчонка подняла голову и глянула на него.
У Боруцкого, реально, сдавило горло. Не от сантиментов там, каких, или типа того. Просто у нее сейчас такие глазищи были… Не взрослые даже. А будто на него старуха глянула. Такая, что уже всю жизнь прожила и сама на краю могилы стоит.
— Мать твою, а! — Ругнулся Боров.
Вскочил на ноги и сунул в рот новую сигарету, стараясь стряхнуть с себя пробежавший по спине холодок.
— Так, все, Бусина, успокойся. Нормально это. Ты ж всех потеряла. И плакать тут — нормально. — Резко отрубил он. — И, потом, это ж бабка твоя, а не с улицы кто-то, вот и грустно тебе.
Он как-то неуверенно переступил с ноги на ногу, достал коробок из кармана, чиркнул спичкой, бросив ту потом в раковину. И, даже для себя немного нежданно, протянул руку и неловко погладил ее по волосам, стянутым в косу.
Бусина прерывисто вздохнула, сморщила нос отчего-то, так, что он уже было отдернул руку, решив, что ей страшно или неприятно. И даже разозлиться из-за этого успел. Но девчонка, вконец сбив Вячеслава с толку, потянулась за его ладонью, что бездомный котенок, ей-Богу.
— Меня теперь точно в приют заберут. — Грустно и с безнадегой в голосе заметила она, зажмурившись, когда он неумело, осторожно провел по ее волосам, опасаясь чего-то. Словно куклу поломать боялся. Его ручищи на фоне ее головки смотрелись совсем нелепо, и не к месту. Полная несуразица. — Точно-точно. Не вывернуться. Я же совсем одна осталась. — Она начала вытирать щеки.
Те уже раскраснелись, кстати, видно водка, хоть и мало он в нее влил, а сказалась.
Приют.
Вячеслав не сообразил, когда чуть сжал пальцы, погрузив те в стянутые волосы, и едва удержался, чтоб не притянуть голову Бусины к себе.
Что такое приют, Боров знал хорошо. И даже уважал. Это такое место, где ты сразу и четко понимаешь, что и к чему в этом мире. Быстро теряешь любые иллюзии и всю эту белиберду, которую с детства вкладывают в голову, про доброту, справедливость, и надежду. И ты или даешь кому-то помыкать собой. Или сам начинаешь помыкать, своими руками добывая и справедливость для себя, и все, чего только не захочешь. Он в свою бытность в приюте, выбрал второй вариант, и знал неписаные правила таких мест.
Может там и поменялось чего за последние двадцать лет, только, в кардинальность изменений — верилось не сильно. Из Бусины там в два счета фарш сделают. Кто знал это лучше него?
— Так, а про крестного кто тут всем растрезвонил, а, Бусина? — Легонько потянув за волосы, он заставил ее поднять голову и снова глянуть на него.
Девчонка смутилась и покраснела. Ее глаза, к счастью, утратившие то выражение, выбившее из него воздух, выдавали все ее эмоции.
— Извините, Вячеслав Генрихович. Я не думала, не собиралась… Понимаете, они спрашивали, есть ли кто еще, кто может нас поддержать с бабушкой. И я… Я понимаю, что вы рассердились, видимо. Я не имела права… — Она отвернулась.