Она жила. Не легко и не сложно, наверное. Так, как живут все: исходя из обстоятельств, понемногу смиряясь со своей болью, и учась принимать самостоятельные, взрослые решения. Ну, или это ей так казалось. Однако, в любой ситуации, Агния старалась искать хоть что-то хорошее и позитивное, и ей это почти всегда удавалось.
Агния ходила в школу, заканчивая выпускной класс. И не замечала, или не хотела замечать то, о чем стали перешептываться за ее спиной учителя, а следом за теми, и одноклассники, интересуясь личностью ее загадочного опекуна. Несколько раз директор школы приглашала ее к себе в кабинет и осторожно спрашивала о том, что это за человек? Откуда взялся? Приглашала его для беседы с ней.
Но Агния упорно настаивала на версии, что Боруцкий ее крестный, давний друг ее родителей, а прийти в школу — не может никак, по причине сильной занятости своей работой. И о том, что одна живет — никому не рассказывала.
Да и Боруцкому она даже не упоминала об этих беседах с директором школы и классным руководителем. Во-первых, не хотела сердить или добавлять мороки, которой и так с лихвой привнесла в жизнь Вячеславу Генриховичу, кажется. А во-вторых — ну не могла Агния представить себе Боруцкого в кабинете своего директора. Не могла, и все тут.
Алина Дмитриевна признавалась Агнии, что несколько раз учителя из школы приходили и к ней, так же узнавая и спрашивая про крестного девочки. Но соседка с теми не особо общалась.
Правда, Алина Дмитриевна даже раз упомянула об этом при Боруцком, мельком и вскользь, Вячеслав Генрихович, кажется, и не заметил ничего. Чему Агния очень обрадовалась. Тем более что вскоре все эти вопросы и разговоры затихли, и больше о ее опекуне никто ничего не спрашивал. Да и саму Агнию перестали дергать.
И все это время ей и в голову не пришло задуматься над тем, а почему же, все-таки, не так уж и сложно Агния перенесла все, свалившееся на нее. Она не понимала, насколько сильно ее настроение и то самое позитивное отношение к жизни уже зависит от Боруцкого. Точнее, от его визитов и незаметного присутствия в ее судьбе. Не понимала до того дня, пока он не пришел. Вот просто не появился, и все.
Нет, конечно, он и не говорил, и не сообщал ей, что придет. Но неделя закончилась, а он так и не зашел к ней домой. В ресторан заходил еще в понедельник. Сегодня же подходило к концу воскресенье, а Вячеслава Генриховича Агния больше за эти дни не видела.
Вот теперь, уже сидя дома, закрыв двери за Вовой, который, как и обычно, провел ее, Агния вдруг вспомнила все те слухи и разговоры о том, кто же такой Боруцкий. И задумалась о том, что же может значить его исчезновение. Да и Вова был каким-то напряженным…
Она начала волноваться. Не за себя и свою судьбу, что странно, а за него. Даже не подумала, что станет с ней. А сжала руки от страха, при мысли: «что, если с ним что-то случилось? Если ему плохо?»
Глупо, конечно, он взрослый человек, в два раза старше ее самой. Боруцкий, наверняка, знал, что и как делать. И раз уж дожил до этого дня, то умел учитывать все особенности и специфику своей… профессии. Умел же, правда?
Но почему он тогда куда-то пропал? Впервые за все эти четыре месяца?
Может быть, она просто ему надоела?
Агния могла бы это понять. Ясное дело, что ему, взрослому человеку, должно быть не особо весело тратить на нее время. И так вон, сколько старался. Может, они с Федотом где-то, играют, ну, в тот же бильярд, к примеру. Или еще во что-то. В карты там. Она не особо знала, что, вообще, делает вечерами Вячеслав Генрихович. Но не суть важно.
«Это было бы хорошо», вдруг поняла Агния, «если бы он играл». Она даже не обиделась бы. Обрадовалась бы. Лишь бы с этим человеком ничего не случилось. И не потому, что он о ней заботился. Совсем не по тому.
Просто… Ведь это нормально, волноваться и беспокоиться о человеке, с которым проводил столько времени, и который сделал для тебя столько? Тем более, как казалось Агнии, хорошим человеком.
Нормально.
Вот она и волновалась. И даже то, чему Агния радовалась всю эту неделю — тому, что завтра у нее будет день рожденья, и наконец-то исполнится шестнадцать, уже отошло на второй план. Даже это событие теперь не приносило ей позитивного настроя. С каждым часом Агния волновалась все больше.
Более того, несколько раз она порывалась сходить к Алине Дмитриевне и позвонить Боруцкому. Агния еще ни разу не звонила ему. Но, как Вячеслав Генрихович и велел ей тогда, выучила номер наизусть. А сейчас сидела и мысленно повторяла про себя цифру за цифрой, словно мантру какую-то.
И все-таки, она не решилась позвонить. Засомневалась. Вроде бы здравые мысли о том, что у него могут быть дела или Вячеслав Генрихович просто устал от нее — пока казались более разумными и вероятными.
Агния приняла душ и легла спать. Только заснула аж в три часа утра, мучая себя все это время глупыми домыслами, полными страхов.
И в школу отправилась утром вовсе не в том настроении, с которым в свой день рожденья просыпаются. Едва не проспав и кое-как собравшись. Половину учебников забыла дома, потому как — собиралась второпях. Правда это, как имениннице, ей простили, и отвечать не заставляли. А еще — подарили небольшой букет от всего класса, и открытку с деньгами. Как объяснила ее классный руководитель, хоть сумма и маленькая, но все решили, что это ей пригодиться больше, чем какие-нибудь безделушки.
Но и это все не подняло ей настроения. И с девчонками из класса она в кафе идти не захотела, хотя подруги и звали. Да и ей на работу не надо было являться. Понедельник — день не особо загруженный в ресторане, и Агния еще в пятницу отпросилась у Семена Владимировича, как раз для того, чтобы куда-то с подругами выйти. Итак, с момента гибели родителей, практически с теми не общалась. А теперь — не пошла. Не было настроения, и все тут.
И три часа смотрела в окно на кухне, заваривая чай, и выливая тот в раковину, когда напиток остывал. Но так и не выпила ни глотка. Ей очень хотелось ему позвонить. Просто так, услышать голос, чтобы удостовериться, что все хорошо, и она глупостями занимается. Но никак не решалась.
А когда прозвенел звонок, Агния со вздохом пошла открывать дверь. Видимо Алина Дмитриевна заглянула поздравить. И, не глянув в глазок, открыла соседке, а увидела Вячеслава Генриховича, живого и здорового.
Агния даже задохнулась от радости и облегчения. Облокотилась на дверь, и уставилась на него, как ненормальная. Кажется, и не мигала. И вдруг поняла, что такой глупой была. Просто ужасно глупой.
И как ей только в голову пришло, что он некрасивый? Это, наверное, из-за того, что она была расстроена смертью родителей. И просто не замечала очевидного. Нет, конечно, у него были все те же нескладные черты лица, что и раньше. Только вот теперь, эти черты вовсе не казались ей ужасными или грубыми. Она смотрела на него, и не могла насмотреться, и «здравствуйте», не сказала.
Агния так засмотрелась, что даже не сразу поняла — Боруцкий хмурится и что-то спрашивает.
— Бусина, ты чего?! Тебе сколько раз говорить надо, чтобы спрашивала, кто явился? — Недовольно рыкнул он, глядя на девчонку.
Ну, опять, почти выскочила на площадку, двери настежь. Ни «кто там?», ни в глазок не глянула. Находка для любого мошенника. И придумывать ничего не надо. Вон, сама открыла и стоит, во все глаза смотрит, все тем же доверчивым и открытым взглядом. Заходи и бери, что хочешь.
— Эгей, Бусина, ты оглохла, что ли? — Он шагнул внутрь и махнул у нее перед лицом, видя, что девчонка не реагирует.
Стоит и пялится на него, и улыбка в пол лица, словно сто тысяч в лотерее выиграла.
Это чему же она так рада, что даже на него с таким счастьем уставилась? Не могла же по нему так соскучиться? Или могла?
Да, не. Небось, и не заметила, что он не появлялся, как обычно.
Дите, у нее своих проблем полно. Это он, как последний дебил в самый неподходящий момент о ней вспоминал. И бесил Федота, который никак не мог понять, что ж Боров носится с этой девчонкой, как с писаной торбой. И сейчас вот, приперся. Хотя, по-хорошему, ему еще и вставать-то не стоило. Надо было бы отлежаться, если верить Лехе. Только сил уже не было, хотел хоть поглядеть на нее…