Выбрать главу

Но девушка все равно уложила ее в постель, поставила горшок с водой на огонь и только после этого рассказала матери о своем разговоре с Иваном и встрече с Фроловым. Та слушала внимательно, ловя каждое слово дочери, потом сказала:

— Ты в самом деле думаешь, что это сотворили энти трое?

Дарья кивнула.

— Я не думаю, мама, я знаю.

— Этого мало. Фролов прав… Кто поверит тебе?

— Я заставлю их, мама, сознаться.

Аксинья пристально посмотрела на дочь.

— Дарья, моя мать и вправду передала тебе свое знание?

— Да, — ответила та. — И я им собираюсь воспользоваться, чтоб принудить энтих гадов сознаться!

Мать схватила ее за руку и быстро, умоляюще заговорила:

— Доченька, милая, забудь про это! Не пользуйся дьявольским знанием! Ты не ведаешь, сколь зла тебе и всем нам могет принесть оно!.. Моя мать, конечно, не сказала тебя, но я скажу… Любое зло возвращается трижды к тому, кто сотворил его. Это закон колдовского ремесла… Думаешь, почему мы все так сторонились старуху? Потому как то, что она делала, завсегда отражалось на нас! Сколь мест мы поменяли, несколько разов ее чуть не убили через это колдовство!.. Мы с отцом надеялись уберечь тебя от энтой участи, но, видать, не смогли…

Слова матери поколебали уверенность Дарьи. Она сварила целебный отвар, напоила им Аксинью. Потом сходила пригнала скотину, заперла ее, еще немного повозилась по хозяйству. Когда она вернулась, мать уже крепко спала. Отвар подействовал на нее благоприятно: бледность спала, на щеках появился румянец, дышала она ровно.

Убедившись, что ей стало лучше, Дарья занялась своим делом. После того, что рассказала мать, ей необходимо было заглянуть в будущее, чтобы узнать, что будет с ними дальше. Захватив с собой травы, она пошла в лес…

IX

Фрол Бородин с вечера ушел с ночевкой на рыбалку. Неспокойно было у него на душе. Перед этим к нему заходил Тит Фролов и рассказал о своем разговоре с Дарьей Гришиной. Фрол не разделял уверенности своего дружка, что девушка никому не расскажет о них. По своей сущности этот казак был труслив. В детстве предпочитал не ввязываться в драки, потому что боялся, что его побьют. Бывало, что и бивали. Особенно доставалось ему в юности, когда стал женихаться. Он был видным парнем, и девки липли к нему. Но хуторским парням не нравилось, что их подруги заглядываются на другого. Потому и ходил частенько Фрол Бородин с разбитым лицом.

Этот страх и послужил причиной тому, что он долго не мог жениться. Жена Фролу попалась некрасивая и желчная. К тому же оказалось, что она не может иметь детей. Много раз порывался он уйти от нее, но страх опять не давал ему этого сделать. Он боялся ее многочисленной родни, боялся осуждения, да и самой жены, которая частенько била его. Даже другую бабу не мог себе завести из страха, что жена узнает. Так и жил, пока не грянула война…

Фрол попал на австрийский фронт. Ему совсем не хотелось лезть под пули. Большими стараниями ему удалось устроиться в обоз, где и прослужил до рокового семнадцатого года, и пороха-то не нюхав толком. А потом судьба закрутила, завертела его…

До войны Фрол считался зажиточным хозяином, держал работников. Понятно, что с большевиками ему было не по пути, поэтому, когда казаки окрестных станиц восстали, он присоединился к ним. Но воевать ему не больно-то хотелось. Ненавидя большевиков лютой ненавистью, Бородин пристроился к карательному отряду. Расправлялся с красноармейцами, попавшими в плен, с теми казаками, которые покидали свои части, не желая воевать.

Среди карателей Фрол отличался своей звериной жестолькостью. Поэтому, когда белое движение потерпело поражение, Бородин с опаской возвращался в родной хутор. На его счастье не было никого, кто знал бы о его «славном» прошлом. Пленных, которые попадали в его руки, живыми он не отпускал, а среди сослуживцев не было ни одного земляка…

Хозяйство было разрушено: крыша в хате текла, амбары, конюшня, курятник и другие постройки обветшали, скотина частью передохла, частью находилась у тестя. Там же жила и жена. Все пришлось начинать с нуля. У Фрола был кое-какой капиталец, накопленный им за время службы в карательном отряде. Он-то и послужил первым камнем в его хозяйстве. Фрол нанял батраков, драл с них три шкуры, не давая пощады, благо в то голодное время тем некуда было деваться. Сам не работал, только надзирал…

Постепенно дело стало выправляться. Скоро уже Бородин имел столько же, сколько и до войны. Но жил в его душе страх. Страх перед тем, что кто-нибудь его раскроет, что его арестуют. Этот страх Фрол вымещал на своих работниках, отличаясь особой лютостью в отношениях с ними.

А бояться ему было чего. Через некоторое время после его возвращения объявился на хуторе Тит Фролов. Он знал, что Фрол был в карательном отряде, о чем дал ему недвусмысленно понять. Ох, и ненавидел же его Бородин! Ненавидел и боялся… Можно было, конечно, заставить его замолчать навсегда, но Фрол никак не мог на это решиться. Да и слишком похожи они были. Оба одинаково сильно ненавидели Советскую власть и делали все, чтобы навредить ей. Утаивали зерно, помогали бандитам продуктами, даже составили список активистов из бедноты, кого, по их мнению, следовало уничтожить в первую очередь. Не успели…

Банда Харламова была разгромлена, им тогда чудом удалось отвертеться. На их счастье не было никого, кто мог бы свидетельствовать против них. Харламова убили при захвате, его «правую руку» бывшего хорунжего Лисового они самолично утопили в реке, когда тот прибежал к ним искать спасения. А больше никто и не знал об их сотрудничестве, если не считать членов семей. Но в их молчании они были уверены…

Покушение на Вострякова Бородин считал их главной ошибкой. Слишком осторожным был секретарь партийной ячейки, чтобы его можно было взять голыми руками. Той ночью пуля зарылась в землю прямо перед самым носом Фрола, заставив отползти назад, проворно работая локтями и коленями. Им бы помочь Фролову, но они с Курковым поспешно ретировались. Как ни ругал их потом Фролов, они лишь огрызались, ссылаясь на то, что на выстрелы сбежалось почти полхутора. А на самом деле Фрол и его дружок Курков просто испугались, что их поймают…

А теперь вот, оказывается, Дарья Гришина знала об их участии в неудавшемся покушении на Вострякова. Конечно, Степана взяли, план Фролова прекрасно сработал. Но они не могли чувствовать себя в безопасности, пока был хотя бы один человек, знавший об этом. Тит утверждал, что Дарье никто не поверит, поэтому опасаться ее нечего. Но на душе у Фрола было неспокойно. Уверенности не придавал даже обрез, который он прихватил с собой… Надо было убрать Дашку! Но тогда они раскрыли бы себя. ГПУ стало бы копать и рано или поздно добралось бы до них…

Ночь вступала в свои права. Рядом у костра храпел его свояк Демид Ушаков. Еще с вечера наловив окуней и сварив в котелке наваристую уху, они выпили много самогона. Но Фрола спиртное не брало. Он ворочался с боку на бок, пока не понял, что уснуть не сможет. Бородин сел у костра, подкинул веток, набранных в ближайшем лесу, и стал размышлять о своей невеселой жизни…

Перед ним лежала зеркальная водная гладь шириной метров пятьдесят. Этот плес называли Маришкиным. Никто уже не помнил, откуда взялось название. Место это славилось хорошими поклевками, поэтому неслучайно Бородин с Ушаковым выбрали его для рыбалки, хотя оно и располагалось довольно-таки далеко от хутора.

На лодке они перебрались на противоположный, пологий берег плеса. Здесь хоть было, где разместиться. А на другой стороне берег был обрывистым, крутым, по его верху вплотную к самому обрыву подступал смешанный лес: кряжистые дубы, карагачи, вязы вперемежку с дикими яблонями, вербы, тополя и осины. Этот массив с густым подлеском темной громадой тянулся вверх и вниз по течению реки, вселяя в него подсознательное чувство тревоги. Фрол ощутил, как зашевелился внутри липкий беспричинный страх. Мелькнула шальная мысль: бросить все, сесть в лодку и уплыть отсюда подальше. Но он отогнал ее. Смешно было бояться неизвестно чего. И, тем не менее, Бородин непроизвольно сильнее сжал теплое ложе обреза…