И председатель контрольной комиссии зачитал бумагу, содержание которой Иван уже знал. Знал он и то, кто написал ее, хотя откуда у него появилась эта информация, не мог сказать.
— По поручению райкома и райКК я расследовал это дело, — продолжал тем временем Степанов. — Путем опроса самого Вострякова, тех лиц, о которых было написано в заявлении, а также других хуторян мною была выявлена следующая картина: товарищ Востряков, безусловно, не оправдал доверия партии и своими действиями нанес ей огромный вред.
— Да не наносил я никакого вреда! — опять вмешался Иван, возмущенный подобными обвинениями.
— Востряков, к порядку! Если будешь перебивать докладчика, я вынужден буду тебя удалить с заседания! — сказал Трофимов и обратился к председателю контрольной комиссии. — Продолжай, товарищ Степанов…
Тот опять прочистил горло и продолжил:
— Значит, мною были вскрыты следующие вопиющие факты… Во-первых, вопреки указаниям райкома, Востряков со своими товарищами не сдал оружия, выданного им несколько лет назад для борьбы с бандитами…
— И правильно сделал! — вступился за Ивана Мохов. — Бродит ишо разная контра, недобитки всякие. Вон, давеча на хуторе один такой «обиженный» расстрелял Давыдова с его сотрудниками…
— Об этом разговор отдельный, Мохов, — сказал Трофимов. — Мы еще вернемся к этому вопросу. Кстати, в случившемся есть и твоя вина. Как так могло случиться, что в районе действовала целая контрреволюционная организация?
Мохов был сбит с толку таким заявлением. Иван видел, куда клонит секретарь райкома, но ничего не мог возразить.
— Какая организация? — удивленно поинтересовался начальник районного ГПУ.
— Во главе с Гришиным, давним врагом Советской власти. Твои товарищи из окружного ГПУ популярно объяснили мне сложившуюся обстановку… Впрочем, мы отклонились от темы. Давай дальше, товарищ Степанов.
— Тут, кстати, мы подходим к самому главному, товарищи, — сказал председатель районной контрольной комиссии. — При прямом попустительстве некоторых товарищей на хуторе появилась контрреволюционная организация во главе с Гришиным. Точно известно, что в эту организацию входил кулаки Фролов, Бородин и Ушаков. Возможно, там еще остались члены этой организации…
— Что за чушь ты несешь? — возмутился Мохов. — Как это может быть точно известно, ежели даже я не знаю?
— А вот это твоя прямая обязанность, товарищ Мохов, знать о том, что творится у тебя в районе, — официальным тоном напомнил ему Трофимов. — И если ты не знаешь, то мы можем подумать, что ты не совсем хорошо справляешься со своими обязанностями. Или вообще не справляешься…
— Не влазь в это дело, — попросил Иван Мохова. — Заодно и тебе перепадет!
— Ну, уж дудки! — заупрямился тот. — Как это не влазить, ежели оно напрямую касается меня? Нет, ты понимаешь, что они лепят? Контрреволюционный заговор, твою мать!..
— Успокойся, Мохов! — приказал секретарь райкома. — Не превращай заседание бюро в балаган!
— Это вы превращаете его в балаган! — вскочил тот на ноги. — Что за чушь вы несете! Какая контрреволюционная организация? Откуда она взялась?.. Согласен, есть в районе отдельно взятые элементы, с гражданской войны враждебно настроенные к Советской власти. Таковых мы постепенно выявляем… А насчет попустительства… Ты, Трофимов, сам много разов говорил, что кулака трогать нельзя. Было такое?
— Ты не сваливай с больной головы на здоровую, — вмешался тут председатель РИКа Макаров. — Это не личная политика товарища Трофимова, он точно следует инструкциям из окружкома.
— Хреновая это политика! — сказал, словно отрезал, Мохов. — С врагами Советской власти нечего церемониться, давить их надо! Через это и жируют такие, как этот Фролов!
Люди, собравшиеся на бюро, испуганно затихли.
— Ты что же, против линии партии идешь? — с угрозой в голосе сказал Трофимов.
— Это не я иду против линии партии, — ответил Мохов, — это вы неверно ее понимаете.
Все возмущенно зашумели, так что Трофимову пришлось довольно-таки долго стучать карандашом по графину, утихомиривая разошедшихся членов бюро. Наконец, порядок был восстановлен.
— С тобой, Мохов, разберемся позже, — сказал он начальнику районного ГПУ. — Вернемся к нашему делу.
Секретарь райкома кивнул Степанову, слегка подрастерявшему свой пыл, и тот стал дальше докладывать:
— Итак, товарищи, на хуторе действовала контрреволюционная организация, — при этих словах он покосился на Мохова, но , поскольку тот промолчал, продолжил. — Так вот, оказывается, Востряков имел любовную связь с дочкой Гришина Дарьей!
Председатель контрольной комиссии промолчал, ожидая, какой эффект произведут его слова. Как и следовало ожидать, реакция была бурной. Послышались возмущенные выкрики, было видно, что это — самый тяжелый проступок Ивана, который ему вряд ли можно было простить. Связь с дочкой врага Советской власти — это было очень серьезно!
Тут словно какой-то голос зашептал ему на ухо:
— Ванечка, милый, скажи, что ты именно из-за энтого и бросил меня. Скажи им…
Он даже завертел головой, ожидая увидеть Дарью. Но никого не было поблизости…
— Таким образом, вы видите, что факты, изложенные в заявлении, подтвердились, — продолжал тем временем Степанов свою речь. — И даже больше… Налицо явная халатность, я бы даже сказал вредительство, нанесшее непоправимый вред партии. Кто такой секретарь партячейки на хуторе, товарищи? Это лицо нашей партии, товарищи. А какие выводы сделает колеблющийся, глядя на это лицо? — Самохин указал на Ивана. — Самоуправство, моральное разложение, связь с врагами Советской власти, пусть и неявная… За последнее время у Вострякова не было ни одного заявления о приеме в партию. Это уже о чем-то говорит само по себе… Районная контрольная комиссия, призванная очищать партию от всяких разложившихся элементов, от оппортунистов всех мастей, мешающих нам в нашем великом строительстве, несомненно сделает свои выводы относительно Вострякова.
— Все? — спросил Трофимов.
— Да.
— Тогда предоставим слово Вострякову. Пусть он расскажет, как докатился до такой жизни. Говори, Востряков.
Иван поднялся со своего места. И опять голос Дарьи настойчиво зашептал:
— Повинись, Ванечка, признай свои ошибки. Может, пронесет…
Он тряхнул головой, отгоняя назойливое наваждение. Для себя он уже давно решил, что скажет в ответ на такое тяжкое обвинение.
— Товарищи, — начал он, обводя собравшихся взглядом, — обвинения, выдвинутые Степановым, дюже тяжелые. Тяжелые и несправедливые… Вы давно меня знаете. Мне пришлось вдоволь повоевать за Советскую власть, получил орден…
— Все это нам известно и к делу не относится, — перебил его секретарь райкома.
— Как это не относится? — взорвался Иван. — А что, по-твоему, относится? Я в партии ужо давно, всю жизню за нее положил…
— Не виляй, Востряков! На прошлые заслуги нечего теперь ссылаться! — вмешался председатель районного исполкома Макаров. — Ты о настоящем говори.
— А я и говорю… Насчет оружия… Думаете, я не знал о том, что на хуторе остались враги Советской власти? Знал… После разгрома банды Харламова оне затаились, но их вражья сущность нет-нет, да и проявлялась. Рази ж я не говорил тебе, товарищ Трофимов об Фролове, Бородине, Куркове? Разве ж я не упреждал, что рано или поздно оне проявятся? Упреждал…
— А какие были у тебя доказательства? — сказал секретарь райкома, словно оправдываясь. — Доказательств не было никаких. Так что о чем может идти речь? А вот о том, что у них хранится оружие, ты бы мог узнать. Вот тогда было бы другое дело… Ты бы лучше рассказал, как тебя, члена партии, угораздило связаться с дочерью врага Советской власти?
— О чем ты говоришь, товарищ Трофимов? Разве ж дочь могет отвечать за свово отца?.. Дарья — хорошая, добрая девушка. И я любил ее…