— Как ты вообще позволил себе разгласить служебную информацию? — осведомилась Мелани.
— Саймон с ума сходил от ревности к этому парню, — подавленно вздохнув, объяснил Бак. — Он сказал, что ты будто бы у него живешь.
— Я заботилась о Клэйтоне, когда он болел, — поправила его Мел.
— Ах вот что! — Бак кивнул. — Ну, в общем, Саймону это не понравилось. И он попросил меня разузнать, что там такое с этим Клэйтоном. В конце концов, он же не хотел, чтобы ты угодила в сети преступника. Да, да, успокойся. Клэйтон не относится к преступникам, — поспешил заверить Бак, увидев выражение лица Мел. В порыве гнева она могла быть опасной. — Он чист.
— Тогда почему же Саймон рассказывает полностью противоположное? — сердито поинтересовалась Мелани.
— Послушай. — Шерман старательно подбирал слова, чтобы не рассердить Мел еще сильнее. — Когда Саймон пришел ко мне, я немножко пошуровал в компьютере, и там действительно стояло имя Клэйтона. Да, конечно, этого делать нельзя, строго говоря, я нарушил правила, но каждый коп время от времени добывает себе таким манером кой-какую информацию о подозрительных личностях. На всякий случай я затребовал дело, и тогда все выяснилось. Клэйтон два месяца сидел в окружной тюрьме Самантоса, штат Алабама. Его обвиняли в убийстве, но потом был установлен настоящий преступник, и Клэйтона освободили в тот же день. После этого он ни в чем и никогда не был замечен.
— Но, выходит, то дело тянется за ним и по сей день, — резко сказала Мел.
— Я побеседую с Саймоном по душам, — торопливо пообещал Бак. — Он не имеет никакого права распускать ложные слухи. Если Клэйтон об этом узнает, он сотрет Саймона в порошок, да и меня к нему в придачу.
— Это я вас сотру в порошок, — сурово пообещала Мелани и встала. — Скажи Саймону, что он схлопочет колоссальные неприятности, если немедленно не заткнется.
Она вышла из полицейского участка и направилась к Дэвиду.
Миссис Сьюзен Клэйтон наслаждалась жизнью. С тех пор как умер ее муж — алкоголь, разъев печень, преждевременно отправил его на тот свет, — она никогда больше не делала того, что ей не нравилось.
Линк Клэйтон был скверным супругом. Он изводил свою жену, лишал ее самоуважения и жизненной энергии, пока она и впрямь не почувствовала себя «куском дерьма», как привык характеризовать ее Линк.
Когда он умер, Сьюзен не почувствовала скорби — лишь жалость и глубокое облегчение. Дэвиду в то время было под тридцать, Уильяму — около двадцати пяти. Каждый сын шел своим путем, и поэтому она тоже осмелилась начать жить по собственному усмотрению.
Сьюзен переехала в Уорнвик, штат Аризон, где купила маленький домик, как раз соответствующий ее скромным запросам. Здесь она и жила, самозабвенно отдаваясь своему хобби — живописи и заодно разводя цесарок, которые завоевали уже не одну премию.
Все было просто идеально. Сьюзен полюбила свою новую жизнь и наслаждалась ею от всей души. Но иногда, сидя вечером в одиночестве на деревянной террасе своего дома и рассматривая горную цепь на горизонте, пурпурно подсвеченную лучами заходящего солнца, она ощущала чувство сомнения и вины и тогда могла немножко поплакать — по себе, по Уильяму и, главное, по Дэвиду, который больше всех страдал от ненависти Линка Клэйтона.
Линк был ему отчимом. А родной отец провел в Самантосе одно-единственное лето и потом исчез без следа.
Внешне он был очень хорош собой, жизнерадостный и всегда готовый пошутить. Сьюзен влюбилась в него без оглядки, хотя была уже в то время замужем за Линком, но, когда она забеременела, развеселый Барт Оуэнс испарился, а Линк выразил готовность признать ребенка своим. Сьюзен радовалась, что муж простил, но перемены, которые с этого момента стали происходить с ним, все больше и больше ее пугали.
После рождения Дэвида пошло еще хуже. Сьюзен не разрешалось в присутствии Линка брать ребенка на руки, а когда Дэвиду было около года, муж в первый раз отколотил его.
Линка не успокоило даже рождение второго ребенка. Правда, по отношению к Уильяму он вел себя более снисходительно, но Сьюзен и Дэвид вынуждены были терпеть прежний ад.
«Я не имела права допустить, чтобы мое дитя так страдало», — думала Сьюзен, глядя на Дэвида, который сидел рядом с ней на террасе в кресле-качалке и дремал. Это все еще было ее больным местом. Ее взгляд скользил по фигуре сына, его лицу, пытаясь отыскать следы неизвестных ей переживаний, а в душе росла глубокая, теплая любовь, от которой остановилось трудно дышать.