Потому что Мама обычно находилась на кухне. Никуда не выходила, так и сидела на кухне. Если, разумеется, Дед и Отец в одном лице был дома. Но дома он не часто бывал. У него всегда было много важных дел, мужских дел. То Военная Кампания, то Восстание, то Восстановление, то Забастовка, а иногда и Водка с Друзьями. Домой он редко приходил. Шпицрутен успевал запылиться. Я даже иногда мечтал о том, чтобы Дед и Отец в одном лице наконец пришел домой, взял Шпицрутен и сделал то, для чего он предназначен, только чтобы он пришел. Мы с Мамой обычно не знали, когда он вернется. И вернется ли вообще…
Большую часть времени я проводил с Мамой, которая была вынуждена заниматься всем. Потому что Мама сидела на кухне, только когда Дед и Отец в одном лице был дома, а когда он отсутствовал, она выходила из кухни и должна была со всем управляться, ведь кто-то должен был всем заниматься, если Деда и Отца в одном лице почти никогда рядом не было. Она умела и раковину прочистить, и пробки заменить, и концы с концами свести, когда денег почти не было. Но самым главным для нее было дать мне образование, чтобы я Юристом стал, чтобы языки выучил и подготовился к поступлению.
Любимая моя Мамочка! Она ради меня звезды с неба достала бы. Она все знала, обо всем помнила и не позволяла обижать своего Павлика. Как же она обо мне заботилась, какая была энергичная, все умела предусмотреть, потому что у Деда и Отца в одном лице всегда было много важных дел! А она посвятила свою жизнь мне. Готовила, стирала мои вещи, потом гладила их, а какие ровные поля чертила в моих тетрадях!..
Ах, Мама, Мама, Мама! А Дед и Отец в одном лице приходил на минуту и снова уходил заниматься важными делами. Я оставался с Мамой, и Мама была со мной. А когда я болел, когда у меня был жар, Мама сидела рядом, прикладывала к моему лбу холодные компрессы и давала чай с малиной. Моя милая, заботливая Мама!
Майка вышла от него. Идет. Слышу ее шаги. Куда она идет? Приблизилась ко мне, к дивану, на котором я сижу, в своей ночной рубашке, которая колышется на ней так, будто она ночной мотылек. Красиво, но я виду не подаю, что заметил, смотрю на экран, потому что теперь «Формулу-1» показывают, а я обожаю гонки смотреть, потому что сам водитель. У меня всегда дух захватывает от того, с какой скоростью несутся болиды.
— Ты не идешь спать, Павел? — Она склоняется надо мной и кладет руку на плечо.
А я молчу и ударяю себя по колену кулаком, потому что болиду номер пять не удалось перегнать этого недоделка, двенадцатый номер, а я как раз болею за пятого, потому он очень смело едет.
— Павел, я иду спать. — И гладит меня по голове. Ну и иди, тебя никто не держит. Она гладит меня еще, как кота или пса. — Мне завтра рано вставать. Пойдем, Павел. — Вот что она говорит над моей головой, а пятый номер собирается перегнать двенадцатый, недоделка этого, который не уступает ему дорогу.
— Раз тебе завтра рано вставать, то и лечь надо раньше, так что иди, — киваю я. — Я смотрю соревнования и хочу узнать, кто выиграет.
Ее ладонь на моей голове застывает, потом вообще исчезает. Значит, Майка ее убрала.
— Как хочешь, Павел, — произносит она холодно и уходит в спальню. И хорошо, что уходит, нечего меня ласкать. Еще будет мне говорить, что я должен идти вместе с ней. Пусть в магазине своем командует и спать ложится, когда желает, а я и без нее не пропаду. Прекрасно сам справлюсь!
Ну даже если бы я с ней пошел… Что бы мы делали? Она ляжет, начнет мурлыкать и потягиваться. А ты будь с ней нежным, ведь она обниматься хочет, кошечка хочет ласки, и все в таком духе. Такая мягкая, теплая становится. А у меня нет желания ее ласкать. Когда женщина так себя ведет, я становлюсь твердым, как каждый мужчина, и никакие ласки нам не нужны — мы мягкими можем стать, как она. Я должен действовать немедленно! А она просит еще подождать, и вздыхает, и снова просит еще немного повременить, и я вынужден ждать, сдерживаться, а это мучительно, да и вообще вредно для мужского организма. Это все равно что автомобильный двигатель на самых высоких оборотах завести. Рано или поздно он сгорит!
Когда я ощущаю Возбуждение и вижу ее Формы, облаченные в сорочку, то хочу овладеть ею сразу, как в фильме «Битва за огонь». Так было до того, как в ее голове переворот произошел, когда она еще была восхищенной мной лицеисткой. Когда она, счастливая, вцеплялась в мои волосы и восклицала: «Павел, какой ты замечательный!» А теперь только и твердит, чтобы я подождал немножко, не так быстро, чтобы я о ней подумал, и все такое.