Наконец Сандра замолкает и перестает плакать. Ничего не отвечаю — я понимаю, что молчание в такой ситуации Сандра примет за сочувствие.
— Знаешь, Павел, мне так нужно понимание. — И она вроде как случайно кладет голову на мое плечо.
Все идет отлично, Павел, лучше не бывает! Мысленно повторяю: «Понимание». Они так это называют. Когда я слышу от женщины, что ей нужно понимание, во мне Твердость возникает. Ничего удивительного: она так ко мне прижалась, что я уже чувствую ее Формы. А раз так, то я уверен, что она ждет от меня Твердости! Мечтает о том, чтобы решительный и сильный мужчина прогнал прочь все ее огорчения! И когда она кладет голову на мое плечо, я чувствую, что она хочет именно этого. Может, это и называется пониманием. Мне все равно.
— Ах, Павел, если бы ты знал, как мне надоели все эти гости, которые только о себе и думают. — Она тяжело вздыхает. — Все эти журналисты считают меня куклой, Павел, да, представь себе.
А я думаю, что они правы. Ты и есть Кукла, красивая Кукла. Только почему тебя это огорчает? Разве не осталось больше женщин, которые счастливы просто от того, что нравятся мужчинам? Я думал, это самая большая мечта каждой женщины. Ничего не понимаю. Ничего!
— Павел, эти люди не способны испытывать никаких чувств. — Рука Сандры все еще лежит на моем колене. — Для них женщина предмет, не человек. Так устроен шоу-бизнес. Я ужасно одинока. — И снова начинает всхлипывать.
А я глажу ее по голове, чтобы она снова не разрыдалась. Стараюсь продемонстрировать понимание, нежность, мягкость и не выдать своей Твердости, не признаться в Твердости, чтобы ее не отпугнуть, подавляю свое Давление. С женщинами всегда приходится играть, делать вид, прикидываться. А они сами себе не признаются в том, как им нужна мужская Твердость.
— Вот ты, Павел, совсем другой, — тихо говорит она. А я ее очень осторожно обнимаю. И чувствую ее теплое дыхание и теплую кожу на своем плече. И вся она на меня оперлась, и я чувствую ее тело. Продолжаю ее гладить по голове; и иногда моя рука как будто случайно соскальзывает на неприкрытую часть ее спины. — Ты по-другому думаешь. Я чувствую, ты, Павел, нормальный парень, с тобой можно поговорить по-человечески. Ты выслушаешь и все поймешь, не то, что другие. — А я ее нежно поглаживаю, хотя теперь чуть более решительно. Она все ближе и ближе придвигается ко мне, и я чувствую, как она тает под моими пальцами. — Ты, Павел, серьезный мужчина, а те, с кем я общаюсь, — бездарности. А ты юрист, занимаешься важными делами, с тобой женщина чувствует себя в безопасности. — После этих слов моя ладонь перемещается на открытую спину Сандры, и я глажу ее решительно и уверенно. — Павел, признайся, если бы я тебе сказала о том, что собираюсь в Штаты, что боюсь лететь и что буду по тебе скучать, то как бы ты отреагировал? Ты бы не сказал, что думаешь о зразах и своей следующей программе?
Я внимательно ее слушаю, но и путешествовать по ее телу не перестаю. Нахожу обнаженную полоску кожи между кофточкой и брюками. Смело и решительно продвигаюсь все ниже и ниже. И Сандра мякнет, слабеет, так, как каждая женщина реагирует на мужскую Твердость. Потому что Твердость и создает Мягкость. И Мягкость не слабела бы, если бы не желала Твердости.
Моя рука оказывается в теплом, мягком хлопке. Сандра сидит без движения, затихшая, мягкая, податливая, и, как будто не зная, что сделать со своими руками, судорожно их сжимает. А я от ее Мягкости еще тверже становлюсь, решимости и смелости у меня прибавляется. И вспоминаются мне слова Деда, что мужчина, поляк, должен быть отважным и твердым. А она такая мягкая, что во мне просыпаются смелость, польский характер, решительность и Твердость.’ И мой процессор выдает команду, что пришла пора действовать более решительно и смело, потому что Мягкость достигла такой стадии, когда ей просто необходима Твердость, ей немедленно нужна Твердость, она готова отдаться и дрожит, как лань, ждущая охотника.
— Павел, что ты делаешь?! — Внезапно я слышу громкий и удивленный голос Сандры. — Что ты делаешь? — Она уже почти кричит. — Что ты себе позволяешь?!
А моя Твердость от этого повышенного тона еще тверже становится, потому что сопротивление, которым она хочет прикрыть свою Мягкость, только подстегивает мою Твердость. Сандра, как любая женщина, стыдится своей Мягкости, своей податливости и тоски по Твердости. И я еще смелее и решительнее продвигаюсь к своей цели. Я прекрасно знаю, как следует себя вести в такой ситуации. Уж я-то в этом разбираюсь, отлично разбираюсь! И почти пою про себя: «Эй, поляки, за оружие! За свободу, за Польшу — вперед! Перед нами долгая дорога. Братья, в бой! Вперед, вперед, вперед!»