И уже собираюсь легко ударить узким концом молотка по скорлупе, как меня снова осеняет. Ведь яйцо о какой-нибудь угол разбивают. Ну я и додумался! Молотком яйцо разбивать! Если бы кто-нибудь увидел, то подумал бы, наверное, что это розыгрыш, такое только в юмористической передаче бывает или в книгах. Чтобы яйца — и молотком! Я пошутил. Ну где это видано? Я же не кретин, чтобы яйцо молотком разбивать. Держу его в руке, не знаю, как достойно выйти из этой ситуации, поскольку Малыш внимательно на меня смотрит. Нахожу решение!
— Ручка от ящика разболталась, — улыбаюсь я Малышу. — Надо бы ее прибить. — И стучу по ней молотком. Потом откладываю его в сторону и как ни в чем не бывало возвращаюсь к яичнице.
Может, о край сковороды разбить? Да! Вот именно! Подхожу к плите и замечаю, что сковорода уже сильно раскалилась. Она же из те… ну из этого те… не из телевизора, конечно, посмеиваюсь я над своей шуткой, она может долго на плите стоять и нагреваться, и ничего с ней не случится, поскольку это космическая технология, выдерживает температуры, как ракета, летящая в космос.
Ударяю яйцо о край сковороды, довольно сильно ударяю, потому что я молодой, энергичный и сил у меня много. Яйцо разбивается вдребезги, слизь вытекает на пальцы, а я, пытаясь ее стряхнуть, кончиками случайно дотрагиваюсь до сковороды, которая, должно быть, уже приобрела температуру космической ракеты. От боли выпускаю яйцо. Вместе со скорлупой оно падает в сковороду, и от температуры тут же сжимается и страшно шипит! Как такое возможно?!
Ношусь по кухне, размахивая обожженной рукой, подбегаю к мойке и включаю холодную воду. Малыш сидит и наблюдает за мной. Хорошо, что он сидит, еще не хватало, чтобы он путался под ногами.
А пока я охлаждаю руку, яйцо жарится на сковороде вместе со скорлупой. Пытаюсь его снять, но не выходит, несмотря на то что сковорода космическая и ничто не должно на ней пригорать. Приклеилось — и все тут! Яйцо чернеет и обугливается. Недаром говорят, что белый белок — это черный уголь. Какой я остроумный, эрудированный, и даже в такой драматичной ситуации чувство юмора меня не подводит. А яйцо тем временем начинает дымиться, запах гари распространяется по всей кухне, а я еще вытяжку забыл включить. А пальцы словно горят, на них пузыри образовались. Кругом дым, вся кухня в дыму. Что делать?! Левой рукой, которая не пострадала, хватаю сковороду за ручку и бросаю в раковину. А поскольку в нее попадает вода, масло шипит, и белый пар поднимается от поверхности. Яйца, только что лежавшие на плите и ждавшие своей очереди, один за другим падают на пол и разбиваются.
Сажусь рядом с Малышом. Надо дух перевести и успокоиться, потому что приготовление яичницы может стать кошмаром. О, бедный мой глаз, бедный мой глаз. О, моя голова, моя голова! Бедный я, бедный и несчастный. Юрист, Поляк оказался в такой унизительной ситуации.
— Сейчас, Малыш, сейчас что-нибудь придумаем, но яичницы, похоже, не будет, — говорю я уверенным и энергичным тоном, чтобы дать сыну пример мужской выдержки и силы.
Смотрю на пол, где лежат разбитые яйца. Как же они ужасно выглядят! Надо немедленно их убрать, иначе белок растечется по всему полу.
— Малыш, подай-ка мне щетку. — Подхожу ближе и склоняюсь над разбитыми яйцами. Мне становится дурно.
Сгребаю их в совок щеткой. А они тянутся и размазываются. Испачкали совок, щетку и плитку на Полу. Какая гадость! Меня сейчас стошнит! Но я стараюсь держать себя в руках. Сохраняю спокойствие и достоинство. Делаю несколько глубоких вдохов. В конце концов, это всего лишь разбитые яйца! Беру две скорлупки. Держу в руке два разбитых яйца!
— Малыш, подай мне губку. — А самого ужасно тошнит.
Вытираю пол, бросаю губку в раковину, но смотреть туда не могу — рвота подступает. Снова сажусь. А Малыш — напротив. Отдыхаем вместе.
— Я есть хочу, — говорит он и смотрит на стол.
Знаю, знаю, что он есть хочет! Зачем без конца об этом напоминать! Я же не сижу без дела! Но чем его накормить? Отлично! Знаю!
— Малыш, а хочешь гуляш, который мама приготовила? — С радостью встаю и бегу к холодильнику. — Вкусный гуляш, с грибочками. Можем не разогревать. — Достаю кастрюлю, ставлю ее на стол, потому что уже побаиваюсь плиты — вдруг опять что-нибудь случится.
Малыш молчит. Идет за ложкой, приносит две — для себя и для меня. Умница. Но если бы девочка была, дочка, было бы проще и приятнее.
Неплохой гуляш. Малышу нравится. Едим с хлебом. Холодный гуляш так вкусно пахнет. Уплетаем за обе щеки.
Вкусно Майка готовит. Отменный у нее гуляш получился! Когда она переводами занималась, к моему приходу с работы такие ароматы в квартире витали! И в этом новом платье она так соблазнительно выглядит. Да и вообще она очень милая. Хотя и не вцепляется больше в мои волосы и не шепчет: «Павел, какой ты замечательный!» Как же у меня пальцы болят, ой как болят. Если бы она сейчас дома была, то поухаживала бы, посоветовала бы, что мне с глазом сделать, компресс бы приложила. А потом я бы лег. И где ее носит, почему рядом со мной нет? А пальцы горят, два больших пузыря на них вздулись, глаз болит и еще больше опухает. Почему она меня не ждет дома? Почему ее нет, когда она мне нужна? И даже дочку не хочет завести, а могла бы быть дочка! Дочка бы ждала и заботилась обо мне.