Психолог уныло посмотрел на Мартиньи.
– Идет. Нам это не составит никакого труда, – ответил он ровным, приветливым голосом.
– И о машине не забудь, – продолжал смеяться Стар. Она мне может пригодиться. Подгоните-ка, пожалуй, «Роллс-Ройс» Жана Лазара 1938 года выпуска. Я именно на нем хочу поехать в аэропорт. А впрочем, с этим тоже особо торопиться не надо. Пока мне и здесь хорошо, даже слишком. Лучше я тебе еще раз оглашу весь список.
Он начал в очередной раз зачитывать список своих абсурдных требований. Психолог на время отключил свой микрофон. Поглядев вначале на Мартиньи, а потом на Роуленда, он сокрушенно покачал головой.
Мартиньи озабоченно поведал что-то сидевшему рядом с ним офицеру Группы вмешательства. В фургоне между тем продолжал монотонно звучать голос Стара. Когда восстановилась тишина, психолог снова включил микрофон. Роуленд зачарованно наблюдал за тем, как крутятся большие магнитофонные бобины. Чувство бессилия и страх возрастали в его душе с каждой секундой.
– А пока… – Стар выдержал эффектную фразу. – Боюсь вас там огорчить, но наши окна занавешены. Так что, к сожалению, нам вас отсюда не видно. Но зато и ваши снайперы нас не видят. – Он злорадно хихикнул. – Ты уж сделай одолжение, скажи, отклик в обществе есть? Пресса прибыла уже? Съемочные группы готовы? Хотя нет, лучше не отвечай. То есть ты, конечно, парень честный, но соврать мне можешь запросто. Однако я не в обиде. Это в порядке вещей. Скажи этим ребятам, что я лично выйду сегодня вечером на балкон, чтобы произнести перед ними речь. А пока я попрошу Джини выглянуть на улицу, посмотреть, что там у вас творится. Так что вы уж, пожалуйста, не стреляйте. Потерпите чуть-чуть. Ну как, Джини, хочешь на людей посмотреть и себя показать? Тогда иди юн к тому окну. Ну и как там? Си-эн-эн на месте? А другие? Отлично. Просто отлично. Можешь возвращаться к Паскалю. Тихонько, не торопясь. Вот та-ак. Хорошая девочка. А почему мы плачем? Не надо плакать. Скажи, Паскаль, хочешь поцеловать ее еще разок? Так ты целуй ее, целуй, не стесняйся. На меня внимания можешь не обращать. Валяй! Можешь даже трахнуть ее при желании. Сперва ты, после я… Да не скрипи ты зубами, не скрипи. Уж и пошутить нельзя. Видишь эти пилюльки, которые я глотаю? Они очень маленькие, но пробуждают во мне гигантскую жажду жизни. Я в самом деле не прочь с ней сейчас побаловаться… О, какое блаженство! Ах как пробирает… Слушай, Паскаль, может, конечно, и не стоило бы говорить это тебе, но поверь, по части техники вы, французы, серьезно хромаете. Слишком уж много всяких нежностей. Знаешь, что нужно, чтобы завести женщину на полные обороты? Грубая сила. Они это дело любят, особенно когда их бьешь по морде…
Роуленд низко опустил голову. Психолог счел нужным вмешаться.
– Кристоф, – проговорил он в трубку. – Послушай меня, Кристоф. У меня к тебе одно предложение. Не лучше ли будет для всех, в том числе и для тебя самого, если ты окажешь нам одну услугу? В качестве жеста доброй воли, так сказать. Мы тебе – машину, а ты отпускаешь одного из заложников.
– Кого – Джини? – немедленно залился смехом Стар. – Вам Джини нужна? Боюсь, что сейчас не смогу вам ее отдать. Она и я – мы с ней отлично ладим. Вообще-то, трудный вопрос ты мне задал. Тут нужно хорошенько все обмозговать…
Психолог поднял палец вверх, призывая внимание Мартиньи.
– Тогда поступим вот как: я звоню тебе ровно через двадцать минут. Идет? А ты за это время сможешь как следует обдумать то, что я тебе предлагаю. Подумаешь заодно, что тебе еще нужно. Может, поговорить с кем. Мы это дело мигом организуем.
– Вряд ли, – хихикнул Стар. – Очень маловероятно. Все, с кем мне хотелось поговорить, уже мертвы.
– Ну и прекрасно. Значит, через двадцать минут я тебе звоню. В два часа ровно.
Психолог отключил связь и со вздохом повернулся к Мартиньи и офицеру Группы вмешательства:
– Подготовиться успеете? Минут пятнадцать хватит? Двое начали вполголоса совещаться.
– Нам бы полчаса надо, – подвел Мартиньи итог краткого совещания. – А еще лучше сорок пять минут.
– Я бы на вашем месте не тянул.
– Значит, не думаешь, что удастся уговорить его отпустить Женевьеву Хантер?
– Никого из них он отпускать не собирается. И не нужны ему ни машина, ни самолет. Вы же сами слышали, что он несет. Героем себя чувствует, решил в игры с нами поиграть. Неужели не понятно?
– Да понятно нам все.
Роуленд был свидетелем принятия окончательного решения. Он видел, как поспешно покинул фургон офицер Группы, слышал суету снаружи, клацанье оружия, удаляющийся топот.
Психолог устало потер лоб. Мартиньи, поерзав на сиденье, нервно закурил.
Все трое сидели в полном молчании. Следили за неумолимым бегом секундной стрелки, отрешенно смотрели на груду магнитофонных бобин. Из динамика звучал спокойный и ровный голос наблюдателя, следившего за обстановкой в здании. Потом раздался треск помех. Роуленд оцепенел – послышался голос Джини.
– Слава тебе, Господи… – обессиленно выдохнул Мартиньи. – Наконец-то «жучки» установили. Наши ребята будут атаковать одновременно с фронта и тыла. За тридцать секунд до штурма в квартире зазвонит телефон. Через пятнадцать секунд после звонка в квартире погаснет свет, и тогда…
Он не стал продолжать. Роуленду было в общих чертах известно, что произойдет тогда. Штурмовой отряд ворвется в окна, спустившись с крыши. Отвлекающие шумы и слепящий свет. Агенты Группы вмешательства в касках и полной боевой выкладке. У всех до единого – приборы ночного видения, радиосвязь. Теоретически экипировка и боевая выучка позволяли «супержандармам» безошибочно и быстро перемещаться в незнакомой, абсолютно темной квартире. Безошибочно и быстро определить, кто заложник, а кто – нет. Применив автоматическое оружие, безошибочно и быстро «снять» Стара. Только Стара и никого больше.
Иногда отработанные приемы срабатывали, иногда – нет.
Роуленду подумалось о том, что Паскаль и Стар были одного роста, оба – брюнеты. Главная разница между ними заключалась сейчас в том, что у одного из них было оружие, у другого – нет.
Он перевел взгляд на круглый циферблат часов на стенке фургона, над коробками с магнитофонными бобинами и каким-то радиооборудованием. Слышимость того, что происходило в квартире, была далеко не идеальной, к тому же связь то и дело прерывалась, будто кто-то ловил и никак не мог поймать нужную радиостанцию. Внезапно после шороха радиопомех послышался голос Ламартина. Голос был спокойным, можно даже сказать, беззаботным.
– Только не здесь, – сказал он. – Лучше в розовой комнате, комнате твоей матери. Там целая стена увешана ее снимками. И если ты встанешь на фоне этой стены, можно попытаться взять широкий план…
– Что? А это еще зачем?
– Потребуется головной снимок – для журнальных обложек. Хотя бы один хороший снимок крупным планом.
– Для обложек?
– Нуда. «Тайм», «Ньюсуик», «Пари-матч». Причем фотографии нужны как цветные, так и черно-белые. Черно-белые – для газет, цветные – для журналов.
– Не нравится мне эта комната. Она принадлежит моей матери. Знаешь, моя мать… Она ведь и вернуться может.
– Что ж, не буду спорить. Попробуем здесь. Конечно, это будет не совсем то, но что поделаешь…
– Нет-нет, пойдем уж туда, где лучше. Не надо ничего пробовать. Мне нужно, чтобы наверняка получилось. Но предупреждаю: без глупостей. Иначе стреляю сразу. Она первой получит пулю…
Голоса опять пропали. В фургоне связи царила мертвая тишина.
– Какого черта он там мудрит? – не выдержав, взорвался Роуленд. Мартиньи вздохнул и успокаивающе потрепал его по руке. Психолог опять неодобрительно покачал головой:
– Уж если и переходить куда-то, то только не в эту комнату. И вообще о его матери лучше даже не упоминать. Но…