Однако, когда он заговорил, вся его былая уверенность растаяла как дым. Собственные слова – тщательно подобранные и выверенные до этого – показались ему ничего не значащими, как крыши и шпили парижских домов, смутно видневшиеся за окном в сумраке вечера.
Только сейчас он осмелился поднять глаза на Джини. Та стояла у окна, отвернув лицо. Глаза Роуленда блуждали по светлой копне ее волос, нежной линии шеи, по ее серому платью. Его неудержимо потянуло к ней. Пока что это не было физическим влечением, но Роуленд знал: если он позволит себе приблизиться, прикоснуться к ней, оно не заставит себя ждать. То чувство, которое он испытывал сейчас, состояло, подобно мозаике, из тысячи кусочков: какой-то необъяснимой интуиции, призрачной надежды, чего-то еще. И тем не менее оно было сильным, и словно десяток стальных тросов тянуло его к ней. Он ощущал, как это влечение, подобно ветру, все сильнее гудит в его голове. Тишина, окружавшая их, сначала молчала, а потом заговорила, и Роуленд чувствовал, что Джини тоже вслушивается в ее язык – так же терпеливо и мудро, как и он сам. Она медленно повернула голову и встретилась с ним взглядом. Именно в этот момент Роуленд окончательно понял, что они с ней испытывают одинаковые чувства.
Джини сделала растерянный жест. Ее лицо менялось на глазах: сначала на нем была написана тревога, затем оно смягчилось и под конец наполнилось жалостью.
– Не надо, – проговорила она, подходя к Роуленду и беря его за руку. – Ведь ты собирался произнести прощальную речь, не правда ли?
– Да, собирался.
– Не надо, прошу тебя. Я представляю, что ты хочешь сказать. Я ведь тоже заготовила примерно такую же. Но все, что мы вознамерились сказать друг другу, – неправда. Я собиралась выглядеть жестокой, беззаботной, язвительной, легкомысленной. Может быть, даже – немного дешевкой. – Она неуверенно улыбнулась. – А ты?
– Грубым, пошловатым. Эдаким крутым мужиком. Раньше у меня это получалось.
Джини снова улыбнулась и покачала головой. Глаза ее наполнились слезами.
– Я рада, что ты вовремя остановился. Мне бы это ужасно не понравилось. Это означало бы, что я в тебе ошиблась, что ты – не такой, как я думала. – Джини умолкла, а затем подняла на него глаза, полные мольбы. – Можно я скажу тебе совсем не то, что собиралась? Всего несколько слов. Наверное, мне не стоило бы этого говорить, но…
– Говори.
– Я могла бы полюбить тебя, Роуленд… – Она кашлянула, словно слова застревали у нее в горле, и, вцепившись в его руки, отвернулась, будто стыдясь. – О Господи! Мне кажется, что это – правда. Не знаю почему, но я в это верю. Когда в тот день мы вошли в эту комнату и ты заговорил… Даже до того, как притронулся ко мне, я уже была уверена в этом. Наверное, именно поэтому я и легла с тобой в постель. А может, я просто придумываю для себя оправдания? Впрочем, нет. Нет! – Она сердито потрясла головой. – Это не оправдание.
Так оно и было. На меня что-то нашло. Что-то необъяснимое. Это не было каким-то решением, которое я приняла, это не объяснить здравым смыслом. Просто я… Я очень ясно представляла, что из всего этого может получиться. Я предвидела все возможные последствия. Они буквально кричали в моей голове: обман, собственная ничтожность, предательство человека, которого я любила и… продолжаю любить. О Господи! – Ее лицо исказилось. – Я все понимала, все предвидела и тем не менее пошла на это. Я вовсе не горжусь тем, что сделала, но не испытываю и стыда. В тот момент в этой комнате ощущалось что-то новое и светлое. Может быть, какая-то надежда, обещание… Нет-нет, даже не обещание, а проблеск какого-то иного будущего. Ах ты Боже мой… Не стоило мне говорить всего этого.
Джини умолкла и опустила голову на грудь. Ее била дрожь. Роуленд произнес ее имя и привлек женщину в свои объятия. Он испытывал те же чувства, о которых говорила Джини.
– Я все понимаю. Мне ясно, что ты имеешь в виду. Послушай, что я тебе скажу, Джини…
– Нет. Нет! – Она отпрянула от Роуленда. – Это ты должен выслушать меня, Роуленд. Пожалуйста, дай мне сказать. И не трогай меня – я должна закончить. Я обязана сделать выбор, я знаю это. Уже давно знаю. Я думала, думала, думала… Не могла думать ни о чем, кроме этого. Я должна была принять решение. И я решила, Роуленд. Решила. Я должна остаться с Ламартином. Он любит меня. Я обязана.
– Но почему, Джини, почему? – Роуленд снова привлек ее к себе и заставил посмотреть себе в глаза. – Ты не обязана принимать никаких решений. Пока не обязана. Ты даже не должна пытаться сделать это – по крайней мере не сейчас. Ты должна подождать, подумать… Неужели ты полагаешь, что то, что произошло здесь между нами, для меня ничего не значит? Ты сказала, что могла бы полюбить меня. Почему ты сказала это? Почему? Ты же сама понимаешь, что все не так. Чувство, существующее между нами, гораздо сильнее и глубже, нежели ты пытаешься представить.
– Нет, я говорю именно то, что думаю. Я не верю в такую любовь, Роуленд. Я не верю во влюбленность. Это – что-то вроде опьянения. В таком состоянии я не способна мыслить. Я становлюсь слепой – ты даже сейчас увидишь это, если заглянешь мне в лицо. Смотри…
Роуленд сделал то, что она ему велела. На лице Джини были написаны одновременно смятение, боль и счастье. Ее блестевшие от слез глаза ослепили его.
– А ты думаешь, я теперь в состоянии что-нибудь видеть? – Начал он срывающимся голосом. – Я тоже слеп, дорогая. Но, кроме того, я чувствую… Джини, ради всего святого, да выслушай же ты меня!
– Нет. Я и без того знаю, что ты хочешь сказать. Я чувствую. Вот здесь…
К лицу ее прилила краска. Она взяла его руку и прижала ее ладонью к своей груди – в том месте, где билось сердце. – Ты лучше видишь. Ты больше видишь. Да, я согласна! Но, Роуленд, не доверяй этим чувствам. Ведь ты испытываешь их далеко не в первый раз. И у меня это тоже не впервые. Они недолговечны – ты знаешь это не хуже, чем я. Мы оба довольно пожили на свете, чтобы знать это. Сегодня они есть, а завтра растают. Вот почему я предпочитаю прислушиваться к другим голосам. К тому, что говорят мне порядочность, честь… Если, конечно, во мне еще сохранилось то и другое. Я должна помнить обещания, которые давала Паскалю, те вещи, которые говорила ему, свои клятвы. Я не могу предать все это, Роуленд. Я действительно люблю его. Я люблю его очень-очень сильно. Я так многим обязана ему… Это невозможно объяснить.
– Да и не стоит ничего объяснять. – С внезапно потемневшим лицом Роуленд сделал шаг назад. – Я знаю, чем продиктованы твои слова. Вчера он спас тебе жизнь, вот и вся причина. Если бы не это, все могло бы сложиться иначе.
– Ты не прав, – ровным голосом ответила Джини, задетая гневом, прозвучавшим в голосе мужчины. – Ты не прав, Роуленд. Он действительно спас мою жизнь, но я тоже спасла его.
Роуленд принялся что-то бессвязно говорить, отклоняясь назад, чтобы заглянуть ей в лицо, но затем умолк. До этого момента, наблюдая за Джини, глядя в ее глаза, он не сомневался в том, что сумеет настоять на своем, однако последнее ее замечание, сделанное ровным голосом и упрямым тоном, поколебало его. Возможно, подумалось ему, это – упрек.
– Я не верю тебе, – тихо заговорил он. – Я просто не могу в это верить. Ты хочешь, чтобы я ушел из этой комнаты? Сейчас, после всего, что ты сказала? И больше – ничего? Ни звонков, ни разговоров, ни телеграмм? И как можно меньше встреч? Я не сделаю этого, Джини. Я люблю тебя. Я не могу этого сделать. Что ты мне предлагаешь: вернуться к тому, что было раньше? Снова превратиться в полутруп? Послушай, Джини…
– Не хочу! Не буду! – выкрикнула она и попробовала вырвать руки из его ладоней.
– Ты должна понять… – Он крепче сжал руки, не отпуская ее. – Пойми, если я говорю, что люблю тебя, это не просто легкомысленное признание. Я – не ветреный мальчишка. Я очень тщательно выбираю слова, а слово «люблю» – в особенности. Я не произносил его вот уже шесть лет, а именно шесть лет назад, если тебе это, конечно, интересно, умерла женщина, которую я любил. Ты понимаешь, Джини?
В комнате воцарилась абсолютная тишина. Джини смотрела в его побелевшее лицо. Внезапно он отпустил ее руки и отступил назад.