– Мне нравится твое платье, – как-то осторожно нарушил молчание Роуленд.
Линдсей остановилась как вкопанная, повернулась к Роуленду и уставилась на него изумленным взглядом.
– Что ты сказал?
– Твое платье… Просто я терпеть не могу навороченных платьев, а это мне нравится. Оно… – Роуленд умолк, пытаясь найти подходящее прилагательное. Линдсей оглядела свое светлое, закрывавшее колени хлопчатобумажное платье с высоким воротом и короткими рукавами.
– Обычное? – с улыбкой подсказала она. – Скромное? Элегантное? Сдержанное? Скучное? Как у матроны?
– По крайней мере, не как у матроны – это уж точно. Оно тебе идет. Ты в нем выглядишь… – Роуленд снова запнулся в поисках подходящего прилагательного. Линдсей видела, что он старается изо всех сил, и ее вдруг захлестнула волна признательности и нежности к этому человеку. С естественностью, которая удивила ее саму, она взяла его руку.
– Будет, Роуленд, я же вижу, как тяжело даются тебе комплименты. Лучше пойдем выпьем. Нас ждет шампанское и изумительный торт. Он – трехэтажный, а наверху – сахарная колыбелька с младенцем.
– Господи, какой чудесный день!
Линдсей подняла голову к небу. Роуленд молча наблюдал за ней. Затем он провел ее на лужайку. Тяготевший к торжественности Макс раскинул там огромный шатер, под навесом которого и должно было происходить торжественное поглощение шампанского. Оказавшись среди друзей, Линдсей наслаждалась происходящим, даже несмотря на то что вплоть до самого вечера возле ее локтя то и дело возникал Марков и загробным шепотом напоминал ей о необходимости выглядеть печальной.
– Боже мой, – зашипел он под вечер, когда празднество уже клонилось к концу, – ты должна выглядеть так, будто твое сердце разбито. Отойди куда-нибудь в сторонку, изобрази одиночество и глубокую задумчивость. Не спорь! И… налей мне еще этого чертова шампанского!
На сей раз Линдсей послушалась. С ее стороны это выглядело естественно, поскольку на протяжении всего торжества она ощущала на себе неотступное внимание Роуленда Макгуайра. В течение трех часов он бдительно следил за тем, чтобы ее тарелка была постоянно завалена пирожными и канапе, а бокал – наполнен. Роуленд заботился, чтобы Линдсей не оставалась в стороне от общей беседы или в одиночестве. В итоге она даже немного устала от этой опеки, впрочем, усталость эта была приятной. Линдсей ощущала в себе некую расслабленность, которая могла быть следствием как пристального внимания к ее особе, так и выпитого шампанского.
Отдалившись от пестрой толпы взрослых и детей, она ушла в дальний конец сада, где находился кривобокий летний домик, построенный Максом при помощи его сыновей. Полное отсутствие у них каких-либо строительных навыков вылилось в то, что теперь это сооружение перекосилось и было готово в любой момент рухнуть. Увитое диким виноградом, лозы которого накрепко переплелись с колючими ветвями розовых кустов, оно создавало в этом укромном уголке очаровательную атмосферу таинственности и романтичного запустения.
Линдсей села на стоявшую здесь шаткую скамейку и глубоко вдохнула воздух, напоенный ароматом цветов. Начинало смеркаться, очертания далеких холмов становились расплывчатыми. До ее слуха доносились звуки голосов, и Линдсей радовалась, что они так далеки и неразборчивы. Ей было приятно находиться одной.
Она закрыла глаза и стала вслушиваться в непривычные и в то же время милые деревенские звуки. Из-за живой изгороди доносилось бархатное дыхание и вздохи пасущихся коров. Всего через месяц, подумалось ей, мне будет тридцать девять. Линдсей удовлетворенно вздохнула. Совсем недавно мысль об этом приводила ее в отчаяние, теперь же вовсе не казалась такой уж страшной.
– Ты в порядке? – внезапно послышалось рядом с ней. – Я искал тебя и…
Линдсей открыла глаза и увидела темную, резко очерченную на фоне уходящего солнца фигуру Роуленда Макгуайра, одетого в строгий костюм.
– Да, все хорошо, – ответила Линдсей, забыв о том, что должна играть роль одинокой печальной женщины. – Наслаждаюсь всем этим, – сделала она широкий жест рукой. – Запахом цветов, травы. Тенями, пением птиц, мычанием коров…
– Я помешал тебе?
– Нет, нет, ничего подобного.
Роуленд, похоже, не особо поверил ее заверениям. Некоторое время он колебался, но затем все же сел рядом с ней. Закинул ногу на ногу, потом переменил позу и, наморщив лоб, стал смотреть в сторону поля. Может быть, он пытается вычислить в уме его площадь, подумала Линдсей, когда молчание чересчур затянулось.
– Этот твой приятель, Марков, – заговорил наконец Роуленд. – Он – интересный человек. Я представлял его другим.
– Наверное, ты испытывал к нему предубеждение. Так часто бывает. А Марков словно нарочно подыгрывает людским предубеждениям – этими своими черными очками, дурацкой одеждой…
– Наверное, я действительно был высокомерен, – веско произнес Роуленд, глядя в сторону.
– Может быть. Немножко, – с улыбкой согласилась Линдсей. – Иногда ты действительно бываешь высокомерен, Роуленд.
– Знаю, – откликнулся он с неким мрачным удивлением.
– Тебе следует приветствовать необычное, особенно необычных людей.
– Ты так думаешь?
– Да. Мне всегда нравилось все неожиданное. – Почувствовав на себе его взгляд, Линдсей вдруг вспомнила о необходимости играть свою роль. Она издала легкий вздох, скрестила руки на коленях и, попытавшись наполнить свой голос легкой задумчивостью, добавила печально, как могла: – Даже если эти неожиданности приносят боль. Да, даже тогда. В конце концов, на то и жизнь, чтобы преподносить нам бесконечные сюрпризы.
– Я тут подумал… – Роуленд вслед за Линдсей поднялся на ноги. – Я полагаю, Том и его подружка не собираются возвращаться завтра в Лондон вместе с тобой?
– Нет, они поедут к своим друзьям.
– Может быть, в таком случае ты не откажешься подвезти меня обратно? Видишь ли, я приехал сюда с Максом, и теперь…
– А ты не будешь меня критиковать?
– Даже не подумаю.
– Тогда подвезу.
Одарив Роуленда этим сухим ответом, Линдсей подумала, что дорога в Лондон займет не менее двух часов. А если она поедет медленно и на шоссе будет пробка, то и все три. Почему никогда раньше она не замечала, как прекрасен сад Макса? В эту минуту он казался ей похожим на Эдем. Линдсей двинулась обратно – по направлению к хлопавшему на ветру бело-розовому пологу роскошного шатра, взятого Максом напрокат, и невнятному гулу голосов. В этом коротком путешествии ее неотступно сопровождал Роуленд. Линдсей мысленно молила Всевышнего, чтобы тот что-нибудь устроил: заторы на дорогах, пробку в десять миль длиной, прокол колеса или какую-нибудь поломку. В этот момент она увидела в отдалении спрятавшегося за кустом Маркова. Он был в стельку пьян, бешено жестикулировал и корчил ей рожи. Линдсей стала молиться, чтобы этого паяца не заметил Роуленд, и, похоже, на сей раз ее молитвы были услышаны: в очередной раз взмахнув рукой, Марков не удержался на ногах, повалился и, с треском ломая сучья, исчез в недрах кустарника. Линдсей исподтишка взглянула на Роуленда, он – слава Богу! – ничего не заметил.
Когда они дошли до стеклянной двери, что вела в кабинет Макса, оттуда вдруг послышался телефонный звонок. Извинившись, Роуленд вошел в кабинет и, судя по всему, взял трубку, поскольку трезвон прекратился, и в комнате наступила тишина.
Линдсей удовлетворенно подняла лицо к солнцу. Через несколько минут к ней присоединился Роуленд. Лицо его было бесстрастным.
– Спрашивали Макса? – спросила Линдсей. – Он, наверное, все еще у своего шатра.
– Нет, звонили мне. Похоже, я ожидал этого звонка.
– Хорошие новости или плохие? – Линдсей с любопытством взглянула на мужчину. – Что с тобой, Роуленд?
– Я в порядке. Ну что, присоединимся к остальным?
И он повел Линдсей к террасе, а когда они подошли к ступенькам, вздохнул и галантно предложил ей руку.