Линдсей неподвижно стояла, глядя на его большую, загорелую, красивую руку, и пыталась вспомнить, не было ли у нее ранее аритмии. Если нет, то чем вызвано это неровное сердцебиение под жакетом от Казарес? Накопившейся усталостью, возбуждением, неправильным питанием или стрессом? Затем Линдсей задумалась: не потому ли у них с Макгуайром сложились такие отношения, что именно она первой повела себя неправильно? Разумеется, она могла бы сбросить сейчас его руку и завершить свой эффектный уход со сцены, но… она этого не сделала. Наоборот, женщина встретилась глазами с его немного удивленным взглядом и смягчилась.
– В таком случае почему же ты решил меня допрашивать? – спросила она, позволяя Макгуайру подвести ее обратно к письменному столу. Оказавшись там, мужчина взял с него зеленую папку, развязал тесемки и протянул ее Линдсей.
– Потому что мне нужна твоя помощь, – сказал он. – Вот в этом.
То, как прямо и просто он ответил на ее вопрос, поразило Линдсей. Она заглянула ему в лицо, пытаясь обнаружить признаки лживости и двуличия, но не увидела ничего такого. Ей даже подумалось что Макгуайр, если, конечно, не строил из себя начальника, вполне мог бы понравиться ей как мужчина. Она опустила взгляд на зеленую папку – толстую, увесистую и без каких-либо пометок.
– Тут какая-то история, связанная с модами?
– Только косвенным образом. На самом деле история гораздо шире и… грязнее.
– Ты не хочешь объяснить мне, в чем именно заключается дело?
– Детально – нет. Пока не время.
– Здесь что-то секретное?
– Можно сказать и так.
Линдсей открыла папку, и оттуда на нее взглянуло знакомое, знаменитое на весь мир лицо. Фотография – одна из немногих, отснятых не случайно, а с ведома и согласия позировавшего объекта, – была сделана Сесиль Битон. Она датировалась семидесятыми годами, и, единожды увидев этот кадр, его было трудно забыть. Мария Казарес была запечатлена на пике своей красоты. Черноволосая и черноглазая, она смеялась, приподняв руки и словно собираясь прикрыть ими лицо. Волосы ее были коротко подстрижены, и теперь Линдсей поняла, что стояло за ставшей знаменитой фразой, сказанной Битон: Казарес похожа на самого красивого в мире мальчика. На груди ее висел маленький золотой крестик.
Линдсей задумчиво нахмурилась и стала перелистывать содержимое папки, состоявшее в основном из газетных вырезок, имевших хоть какое-то отношение к Лазару и Казарес. Вырезки охватывали период почти в тридцать лет. Неудивительно, что папка была в десять сантиметров толщиной.
– Я хочу, чтобы ты просмотрела эту подборку. Здесь – абсолютно все, что удалось собрать моим сотрудникам: вырезки из американских, английских, итальянских и французских газет. Не согласилась бы ты заняться этим во время выходных?
– Это так срочно?
– Да, срочно. Я подумал, что ты могла бы пролистать папку в любое удобное тебе время: после ужина или, может, в постели…
Он снова улыбнулся Линдсей, и та вдруг поняла, что этот человек обладает еще одним талантом: когда ему нужно добиться какой-нибудь цели, он умеет даже флиртовать.
– От меня было бы больше пользы, если бы я знала, что именно надо искать.
– «Белые пятна».
– Их могут быть сотни. Чуть раньше ты сам перечислил некоторые из них. Вся эта папка состоит из предположений и домыслов. Слухи, пересуды, мифы, легенды…
– Не страшно. Я хочу знать обо всем, что известно тебе, но чего нет в этой папке, – каким бы незначительным и маловероятным это ни казалось.
– Даже откровенные сплетни?
– Даже сплетни. Да, в иных случаях и они могут пригодиться.
– Я должна отчитаться перед тобой в понедельник?
– Э-э-э… да. – Он отвел взгляд. – Желательно – до твоего отлета в Париж. Если после этого у тебя найдется свободное время и желание, я в благодарность с удовольствием приглашу тебя поужинать.
– Поживем – увидим.
Макгуайр, казалось, был задет ее ответом.
– Разве мы еще не заключили мир?
– Нет. Пока не заключили. – Линдсей встретилась с ним взглядом. – Я по-прежнему думаю, что ты хитришь и пытаешься обвести меня вокруг пальца. Я не верю тебе ни на гран.
– Но ты согласна мне помочь?
– Знаешь, с тобой гораздо проще общаться, когда ты просишь об одолжении. Ладно, помогу.
Линдсей поднялась и направилась к выходу. Движимый внезапным порывом галантности, Макгуайр тоже вскочил на ноги и распахнул перед ней дверь. Когда женщина уже стояла на пороге, он задал последний вопрос, вконец озадачивший ее: известно ли ей о каких-либо связях Жана Лазара в Амстердаме?
– Нет, а с чего он должен их иметь? Какой бы национальности он ни был, но уж точно не голландец. Кроме того, Голландия – страна, не имеющая практически никакого отношения к миру мод.
– Нет, – проговорил Макгуайр, и в эту секунду на его столе зазвонил телефон, – просто я подумал…
Не договорив, он схватил телефонную трубку. До слуха Линдсей донесся женский голос, торопливо и взволнованно говоривший что-то на другом конце провода. Макгуайр, нахмурившись, слушал.
– Ну, ладно, Роуленд, увидимся в понедельник… – Линдсей не стала ждать завершения его разговора.
– В понедельник? – Он поднял на нее отсутствующий взгляд.
– За ужином, Роуленд. За ужином в честь твоих извинений передо мной.
– А, да, конечно. Точно. В понедельник.
Выходя из кабинета, Линдсей бросила последний взгляд на его хозяина. Женщина, позвонившая Роуленду, продолжала говорить, видимо, не делая пауз. Макгуайр, не зная, что за ним наблюдают, издал тяжелый вздох, аккуратно положил трубку на стол и, взяв томик Пруста, принялся листать. В тот момент, когда Линдсей бесшумно закрывала за собой дверь, собеседница Макгуайра испустила на другом конце провода яростный крик. Роуленд безмятежно перевернул страницу.
В час дня, когда Линдсей уже окончательно собралась уходить, позвонил Марков, дважды пытавшийся дозвониться до нее, когда она была у Макгуайра. Женщина устало вздохнула. Такой человек, как Марков способен трезвонить через каждые десять минут на протяжении всего дня и даже ночи.
– Да, дорогой, – проговорила она, услышав его голос в трубке.
– Ну, утешь меня. Ты вонзила кинжал в этого негодяя?
– Можешь не сомневаться, – солгала Линдсей.
– Молодец, детка! Перерезала аорту сразу или заставила помучиться?
– Заставила помучиться. А теперь отвали, Марков. Подробностями поделюсь с тобой в Париже, договорились?
– Не могу дождаться! Я целое утро рисовал себе эту картину. Опиши мне этого Макгуайра. Какой он? Наверняка – толстый плешивый коротышка-импотент?
– Вообще-то нет. Он – под два метра ростом, черноволосый, с умными зелеными глазами, и от него так и веет тестостероном.
– Милая, почему же ты мне раньше про него не рассказывала? Ведь это же мой тип!
– И не мечтай, Марков.
– Ты уверена?
– На сто процентов.
– Эх, до чего же сволочная штука – эта жизнь. Ну, все равно, познакомь меня с ним как-нибудь при случае. Ой, мне звонят по другой линии. Наверное, с Барбадоса. A tout а l'heure,[4] моя крошка, – с безобразным акцентом добавил фотограф и повесил трубку.
В четверть второго Роуленд Макгуайр подошел к окну своего кабинета, расположенному на двенадцатом этаже, бросил взгляд на часы, а затем выглянул наружу. Отсюда была видна Темза, судоверфь Кэнари и стоянка автомобилей в редакционном дворе.
– Точно по расписанию, – проговорил он.
Макс, жевавший бутерброд с сыром и маринованным огурцом, какие он обычно заказывал на обед, находясь в своем кабинете, отложил в сторону папку, принесенную ему Макгуайром, и присоединился к другу.
Оба мужчины внимательно следили за миниатюрной женщиной, которая, выйдя из здания газеты, лавировала между автомобилями, пробираясь к новенькому «Фольксвагену-Пассату». Непокорные коротко остриженные волосы женщины были такими же черными и так же блестели под солнцем, как и лак на крыльях ее машины. На ней были черные полотняные тапочки, черные брюки, черный свитер и модная куртка – тоже черного цвета. В руках она держала атташе-кейс, плетеную сумку и большую завязанную тесемками зеленую папку. Ей было трудно тащить всю эту поклажу, и пока она добиралась до машины, несколько раз роняла то одно, то другое. В очередной раз выронив сумку, она ожесточенно пнула ее ногой, запрокинула голову к небу, и губы ее зашевелились. Даже с высоты двенадцатого этажа было понятно, что она ругается на чем свет стоит. Роуленд улыбнулся и сказал: