Да, что-то внутри противилось насилию, которое сам над собой совершал человек, убивший на дуэли актера Приорова и задушивший в кадетском корпусе злодея Смышляева.
Тогда как другой человек, продолжавший выть с закрытым ртом, рассуждал следующим образом:
«Хорошо, можно обмануть полковое начальство, сказав, что недостаточно хорошо подготовлены документы, а приемную комиссию – что заболел. Но как быть с данным маменьке обещанием?»
Саша останавливался посреди улицы и, не умея больше сдерживать вой внутри себя, открывал рот, выпуская из него горячий пар, который вырывался наружу, но тут же и исчезал на морозном ветру.
Улетал в пустоту, но от этого становилось легче.
Затем делал несколько шагов, и решение приходило само собой: «просто нужно сочинить историю про теперь уже поручика Куприна, который с повышением в звании оканчивает по первому разряду теоретический и практический курсы, а затем поступает на дополнительное обучение, что означает его причисление к генеральному штабу и начало блестящей военной карьеры».
«Все оказывается так просто!» – даже засмеялся от подобного поворота сюжета, впрочем, тут же и закашлялся на холодном ветру.
Замотал головой, чтобы успокоить приступ.
Точно так – замотал головой в разные стороны: «нет-нет, ничем эта выдумка не была хуже истории с явлением Любови Алексеевне ее покойного супруга, ничем не отличалась от вымышленной истории с разбойником Анисимовым и его казнью, ведь маменька верила в подобные видения, находя их куда более реальными, чем серая, обыденная, невзрачная жизнь, протекавшая в стенах Вдовьего дома, а видение сына в звании полковника или даже генерал-майора вполне могло посещать ее, если уже не посетило».
Вернувшись домой, подпоручик К с воодушевлением стал размышлять о том, с чего начать это фантастическое повествование, какими словами, ведь знал, что первые строки должны вызвать полное доверие читателя, что они должны прозвучать таким образом, чтобы после них уже было невозможно оторваться от чтения, словно бы ты с головой погрузился в какой-то неведомый ранее мир и не имеешь более сил оставить его.
Ходил по комнате, думал, был возбужден крайне, к чаю так и не притронулся.
А еще посмеивался, потирая ладони, ведь фразы одна за другой крутились у него в его голове, но это были вовсе не те фразы, не те слова и мысли. Конечно, не те! Ведь все, что сейчас он записывал, делал как-то впопыхах, на скорую руку. Он зачеркивал, бесился, писал снова безо всякого доверия к себе, тогда как было необходимо мучить себя, именно мучить, насильно заставлять вспоминать и описывать нечто не лежащее на поверхности, искать вдохновение в неприметных деталях, забытых словах, обрывках фраз или писем.
Вот тут-то и открыл шкатулку, но сразу же со страхом захлопнул ее.
– А что будет, когда обман вскроется? – почти закричал Саша и закрыл лицо руками, – что будет, когда выяснится, что я просто передумал сдавать вступительные экзамены, что струсил, что нарушил присягу, что по сути дезертировал из полка, что обманул маменьку, наконец, и вообще все это затеял, чтобы отказаться от военной карьеры? Гауптвахта? Отправка в отдаленный штрафной гарнизон? Презрение товарищей? Расстрел на плацу под барабанную дробь? Отвечай, сукин ты сын! Отвечай немедленно!
– Не знаю… не ведаю, что творю, – зашептал в ладони, как замолился.
– Подпоручик, вы ведете себя как баба! – почти по складам проговорил голос, похожий на голос штабс-капитана Рыбникова.
– Я раскаиваюсь и молю о прощении, – с этими словами Саша опускался на колени.
– Как вам не стыдно! Немедленно встаньте! – а это был уже голос командира полка Петра Лаврентьевича Байковского.
– Нет, я виноват, я готов искупить вину перед отечеством и государем, – Саша явственно ощущал стальной обруч-ошейник, стянувший ему голову, так что он не мог поднять головы и смотрел только в пол перед собой, ощущал себя плененным разбойником, осужденным на смерть.
– Подпоручик Куприн, немедленно прекратите этот цирк! Пишите прошение об отставке! – проревела Любовь Алексеевна голосом Байковского.
Все перепуталось в голове от этого окрика, и Саша оглох.
Именно оглох!
Превратился к глухонемого!
Смог только жестами показать в ту минуту – «нет, такого не может быть!»
Конечно же подпоручик К не мог такое говорить, не мог допустить подобного развития событий, и потому сейчас он осматривал свою комнату, не понимая, откуда звучат эти голоса? Может быть, они донеслись с улицы?