Однако на сей раз все вышло по-другому.
Невысокого роста коренастый человек в купальном костюме стоял на самом краю волнолома, готовясь к прыжку в воду. Атлетично сложенная фигура выдавала в нем борца или циркового жонглера гирями. Заметив Александра Ивановича, он с достоинством поклонился и проговорил, заикаясь:
– П-п-рошу прощения, что нарушил ваше у-у-уединение. Однако о-о-обременять вас своим обществом не буду, готов с-с-сейчас же начать заплыв до Аркадии.
– Помилуйте, но тут верст пятнадцать, не менее, – не смог сдержать своего изумления Куприн, хотя понял, что его собеседника едва ли смутит эта ремарка.
– З-з-знаю, ну так и ч-ч-что? Чувствую себя в воде м-м-много уверенней, чем на суше, – улыбнулся пловец, – кстати, меня з-з-зовут Сергей Исаевич У-у-уточкин.
Александр Иванович представился в свою очередь.
– Ну что же, А-а-александр Иванович, о-о-очень приятно и счастливо оставаться! П-п-предлагаю встретиться в Аркадии с-с-сегодня вечером и п-п-продолжить знакомство. Буду вас ж-ж-ждать, – с этими словами Уточкин оттолкнулся от камня, на котором стоял, и, описав в воздухе дугу, вошел в воду, почти не оставив после себя брызг.
Эту фамилию в Одессе Куприн уже слышал – известный велосипедист, конькобежец, футболист. Однако никак не мог предположить, что знакомство с ним произойдет именно при таких обстоятельства.
Александр Иванович вышел на край волнолома, где еще несколько минут назад готовился к своему заплыву Уточкин, и стал искать его глазами. Нашел не сразу, ибо пловец был уже достаточно далеко. Ритмично делая мощные гребки, он быстро уходил от берега, словно желал, как можно скорей избавиться от его притяжения, а вскоре так и вообще пропал из виду, растворился в утреннем сиянии неподвижного водного пространства.
Тут оставалось только удивляться – будто бы и не было никакого Сергея Исаевича, как, впрочем, и никакого шторма, всю ночь терзавшего пляж и прибрежные постройки.
Никаких следов и свидетельств, только воспоминания, некоторые из которых сохранились в письменном виде…
Обходя набережную Екатерининского канала, околоточный по фамилии Филин обнаружил в полицейской будке спящим некоего подпоручика, коего после его пробуждения препроводил в полицейский участок, где задержанный дал показания, с его слов записанные и приобщенные к делу.
Из составленного документа выяснилось, что подпоручик Куприн посещал Воспитательный дом на Гороховой улице, где выяснял судьбу поступившей сюда в марте 1881 года новорожденной девочки, зарегистрированной под номером А-832, как не имеющей родителей. Однако в ходе разбирательства выяснилось, что родителями ребенка являются Геся Мееровна Гельфман и Николай Николаевич Колодкевич – государственные преступники, приговоренные к смертной казни. Также в архиве сохранилась выписка из медицинского журнала с сообщением о том, что в возрасте полутора лет девочку А-832 забрали из Воспитательного дома пожелавшие остаться неизвестными супруги, давшие ей имя Мария. Информацией о месте проживания этой семьи архив Воспитательного дома не располагает. На обратном пути подпоручик Куприн посетил питейное заведение на пересечении Гороховой и Казанской улиц, где, по его словам, был вынужден употребить полуштоф водки, поскольку полученная им информация произвела не него сильнейшее впечатление. На вопрос, зачем задержанный учинил сей розыск, он ответил, что сделал это по настоятельной просьбе его матери – Любови Алексеевны Куприной, проживающей в Москве во Вдовьем доме, и пребывающей в глубокой уверенности в том, что данное дело имеет непосредственное отношение к делу о гибели ее законного супруга, отца означенного выше подпоручика Александра Куприна – Ивана Ивановича Куприна. Так как в нарушении общественного порядка задержанный замечен не был, а лишь уснул в будке полицейского надзирателя рядом с Каменным мостом, то он был отпущен домой под честное слово…
Александр Иванович возвращался в пансион «Китти», где остановился в этот приезд в Люстодрф. От приподнятого настроения, с которым он утром отправился на прогулку к морю, не осталось и следа. Он медленно брел по пустынному пляжу, загребал туфлями мокрый песок, расшвыривал ногами попадавшиеся на пути обрывки водорослей. Последнее время он страдал именно от таких перепадов настроения, над которыми он был не властен, что еще более усиливало его раздражение и ненависть к самому себе. Смотрел на себя в зеркало в такие минуты и не узнавал себя: «вот видишь, какой я теперь стал, Саша… хотел тут недавно застрелиться, да пистолета под рукой не оказалось, видать, не судьба». Ну конечно, помнил эти слова однокашника по училищу Илюши Силаева, а также хорошо помнил, что всякий раз отвечал ему мысленно: «у каждого своя судьба, Илюша, что предопределено, то и сбудется, никто не знает, что его ждет завтра, и только во вчерашнем дне надо искать знаки дня грядущего».