А Сережа ничего этого не видел и не знал, он бежал мимо водолечебницы Шорштейна, в мавританского стиля окнах которой можно было видеть голых людей, некоторые из которых были завернуты в простыни.
Бежал через проходные дворы, мимо Воронцовского дворца, по Приморскому бульвару.
Он остановился только где-то в районе Угольной гавани и вовсе не потому что устал, а потому что дальше бежать было некуда, перед ним до горизонта простиралось море.
Но именно здесь его и нашли.
Стали задавать ему вопросы, однако он молчал и лишь через некоторое время начал говорить, сильно при этом заикаясь, словно бы его мучили горловые спазмы, судороги, и слова, налезая друг на друга, превращались в поток нечленораздельных звуков. Однако постепенно он привык к этим разорванным не по его воле речевым оборотам и даже научился складывать из них понятные слушателю фразы…
Со словами «Боже, милостив буди мне, грешному» Александр Иванович взял рукопись, положил ее в камин и поджог, а потом стал смотреть на огонь и представлять себе лицо издателя – побелевшее, с дрожащим подбородком. Лицо человека, дергающего себя за мочку уха, была у него такая привычка, нервно покашливающего:
– Да что же вы, наделали, любезный Александр Иванович, что ж натворили-то? Без ножа взяли и зарезали! Николая Васильевича из себя возомнили? Только вы не он, уж простите!
Именно так он и будет говорить, ходить по кабинету, требовать объяснений, возмущаться.
Когда же рукопись догорела, превратившись в мерцающую красными сполохами горсть пепла, Александр Иванович взял кочергу и разворошил ее, не оставив и следа от истлевших лепестков, разметав их по кирпичному устью камина.
До Аркадии этим вечером Куприн так и не добрался, потому что сел писать новое сочинение взамен сожженной рукописи, которое он начал словами «настал урочный час, и пришли они к царю Соломону, слава о мудрости и красоте которого была известна далеко за пределами Палестины»
Сам не заметил, как проработал всю ночь, и только с рассветом очнулся от забытья.
Набрал полный кувшин холодной воды.
Вылил его себе на голову.
Насухо вытерся полотенцем.
После чего вернулся в комнату, собрал исписанные за ночь блокноты и спрятал их в деревянную шкатулку, ключ от которой носил на цепочке в вместе с нательным крестом.
6
Любовь Алексеевна написала сыну письмо, в котором рассказала, что ей было видение Льва Толстого, похожего на пророка Моисея с иззелена седыми волосами и струящейся бородой, заплетенной в косицы. Лев Николаевич был в высоких болотных сапогах, вытянутых на коленях полосатых почему-то пижамных штанах, старого фасона драповом пальто и неновой потертой шляпе.
Он гулял в сквере, что на Кудринской площади, покупал леденцы и раздавал их детям, но прежде чем отдать медового петушка или зайца он своим тонким старческим голосом рассказывал мальчику или девочке поучительную историю. Дети замирали, слушая какое-то время говорящего Моисея, но потом хватали леденцы и со смехом убегали. Льву Николаевичу только и оставалось, что качать головой и сокрушаться, что его поучительные истории никто не хочет дослушать до конца. Разве что один большеголовый мальчик в костюмчике, какой выдавали детям насельниц Вдовьего дома, внимательно смотрел на седовласого старика и никуда не уходил. Лев Николаевич подумал, что забыл дать ребенку леденец, но, увидев, что мальчик уже держит петушка, замер в недоумении.
– Как тебя зовут?
– Саша.
– А меня зовут пророк Моисей.
– Да, я знаю, – ответил мальчик, – мне маменька говорила про вас.
– Почему ты не уходишь, Саша?
– Потому что я жду, когда вы мне подарите леденец, ведь я выслушал до конца все ваши поучительные истории.
– Ты молодец, но, как я вижу, у тебя же уже есть один, – развел руками Лев Николаевич, задев при этом свою бороду, которая пошла волнами, а косицы зазвенели, словно в них были вплетены бубенцы.
– Один леденец я отдам маменьке, а другой возьму себе.
Старик в высоких болотных сапогах и драповом пальто обреченно вздохнул и протянул Саше угощение:
– Держи.
– Спасибо, – мальчик схватил его и тут же проворно запихнул в рот сразу двух петушков.
– Что же ты делаешь, негодник! – закричал пророк Моисей, – ты меня обманул!
Саша, отбежав от Льва Николаевича на безопасное расстояние и, не вынимая угощения изо рта, пробормотал:
– Маменька меня тоже обманула, когда обещала купить леденцы, а сама так и не купила. Я все сам съем и ей ничего не отдам.
– Ты плохой мальчик! Злой мальчик! Уходи прочь! –принялся топать своими болотными сапогами Толстой и трясти кулаками, а собравшиеся на истошные крики старика в пижамных штанах дети начинали смеяться, тыкать в него пальцами, а некоторые огольцы даже принялись кидать в него камни.