Нет, представить себе это было невозможно хотя бы по той причине, что никто не может знать будущее, разве что в поступках и поведении человека можно обнаружить знаки-иероглифы того, что ему предначертано, что его ожидает и куда он идет в полном неведении как в темноте.
Но как уметь прочитать эти тайные знаки? Как отличить их от обыденного, от ничего не значащих заметок на полях, когда рукой водит не мысль, а рефлексы?
В своей записной книжке о той ночной прогулке Куприн оставил следующие рассуждения Уточкина: «А вот знаете, Александр Иванович, совсем недавно попалась мне на глаза прелюбопытная книга некоего Якоба Арминия из Утрехта. «О предопределении» называется. Прочитал с интересом и вынес из нее ту мысль, которая, кстати, мне показалась очень правильной, что избранный непременно спасется, а осужденный – погибнет. То есть, то, что должно произойти произойдет в любом случае. А вот предопределено ли сие, или это есть выбор некого высшего судии, это еще вопрос. Для меня, по крайней мере. Действительно, «предопределено кем?» Возникает такой вопрос, не правда ли? Тут, разумеется, можно помыслить о Божественном водительстве, но как уразуметь его сущность? Как в него уверовать?
Вот однажды в детстве со мной произошла следующая история.
Воспользовавшись тем, что мой отец Исайя Кузьмич был болен, я пробрался в его кабинет, что он мне категорически запрещал делать, заигрался и не заметил, как уснул под его рабочим столом. Когда же проснулся, то увидел, что кабинет заполнен какими-то неизвестными мне людьми. Они расхаживали вокруг стола и о чем-то рассуждали. Я мог видеть только их ноги. Когда я прислушался к их разговору, то понял, что речь идет о моем отце. Эти люди оказались врачами, и они говорили о том, что отец смертельно болен и не доживет до Пасхи, свидетельствовали об этом с безнадежным безразличием, наверное, потому что это была их работа, а не потому что им не было жалко моего отца. Я страшно испугался, меня начали душить слезы, и я захотел немедленно побежать к отцу, чтобы рассказать ему о подслушанном мной разговоре. Но, с другой стороны, гнев Исайи Кузьмича страшил меня еще больше, ведь тогда бы он догадался, что я нарушил его запрет, пробравшись в кабинет, а это сильно огорчило бы его и ухудшило и без того плохое его самочувствие. Дождавшись, когда врачи уйдут из кабинета, я незаметно выбрался из дома и направился в расположенную недалеко от нас церковь. Крестовоздвиженскую. кажется. Сейчас уже не вспомню. Сам не знаю, почему я поступил именно так, ведь раньше редко сюда захаживал. В церкви было темно и пустынно. Я подошел к огромному, наверное, в человеческий рост изображению Спасителя и стал упрашивать его помочь моему отцу, сделать так, чтобы он не умирал, а я обещал быть послушным за это, впредь никогда не волновать отца и не беспокоить его по всяким пустякам. Так к этой иконе я ходил целую неделю и просил, просил, просил… Наконец мне показалось, что Бог услышал меня, и я в радостном настроении вернулся домой, где узнал, что мой отец только что умер. Я видел, как вокруг него суетились какие-то старухи, а он лежал на кровати как присыпанное мукой сырое тесто, неумело слепленное в форме человеческого тела. Я отвернулся и вышел на улицу. Более всего меня потрясло то, что именно тогда, когда я молил Бога и получал от Него уверенность, что все обойдется, и отец останется жив, отец умирал! Я просто не мог уразуметь, как такое возможно, а когда же наконец все понял, то мне стало ясно, что я обманут. Это такое странное чувство, когда вдруг осознаешь, что все, еще недавно имевшее смысл, ничего не значит и оказывается совершенной пустотой, за которой ровным счетом ничего не стоит, а планы, которые ты наивно строил, разрушены, и связи, которые ты старательно создавал, разорвались, и теперь ты один летишь в пространстве».
Впоследствии Александр Иванович ни раз перечитывал эту запись и не мог с ней согласиться как с доказательством того, что предопределение есть выдумка и результат Божественной глухоты.
То, что спасение избранного и казнь осужденного изначально предопределены абсолютным выбором, который руками и устами окружающих тебя людей делает Бог, для Александра Ивановича было бесспорно.
Вот, например, инструментом провиденциальной воли для него была его маменька Любовь Куприна, которая привязывала его в детстве бечевкой к ножке кровати, дабы и наказать, и уберечь от еще больших бесчинств, и выказать тем самым к нему свою любовь одновременно.