— Ладно, — пробормотала Коллин, решив не поддаваться ностальгии. — Проверь, есть ли свежие полотенца, девочка. А вы, Квартермейн, — правильно? — налейте мне еще порцию бренди, да не скупитесь.
Лила заглянула в смежную ванную и убедилась, что все на своих местах.
— Желаете еще чего-нибудь, тетушка?
— Следи за своим тоном и не зови меня «тетушкой». Пришли горничную, когда настанет время ужина.
Лила прикусила язык.
— Боюсь, такая роскошь давно канула в Лету.
— Безобразие. — Коллин тяжело оперлась на трость. — Хочешь сказать, что у вас нет даже приходящей прислуги?
— Вы же знаете и очень хорошо, что у нас уже некоторое время финансовые трудности.
— И вам не удастся выманить у меня ни единого пенни на обустройство этого проклятого дома.
Коллин доковыляла до открытых дверей и выглянула наружу. Господи, какой вид, восхитилась она. Ничего не изменилось. Сколько раз, сколько лет она представляла себе этот пейзаж?
— Кто занимает комнату моей матери?
— Я, — призналась Лила, вздернув подбородок.
Коллин очень медленно повернулась.
— Конечно, ты. — Ее голос смягчился. — Знаешь ли ты, насколько похожа на нее?
— Знаю. Макс нашел ее фотографию в книге.
— Фотография в книге. — Теперь в тоне звучала горечь. — Вот и все, что осталось от мамы.
— Нет. Нет, осталось намного больше. Часть ее все еще здесь и всегда будет.
— Не говори ерунду. Призраки, видения — это влияние Корделии и полная чушь. Смерть есть смерть, девочка. Когда подойдешь к ней так близко, как я, поймешь.
— Если бы вы ощущали ее, как я, то думали бы по-другому.
Коллин ушла в себя.
— Закройте за собой дверь. Я люблю уединение.
Лила подождала, пока они не оказались в холле, потом выругалась:
— Грубая, злая, старая летучая мышь.
Затем, лениво пожав плечами, подхватила Макса под руку.
— Пойдем подышим свежим воздухом. Мне нужно обдумать, что я почувствовала к ней, когда она держала Фреда.
— Коллин не такой уж скверный человек, Лила.
Через комнату Макса они вышли на террасу.
— Ты ведь тоже бываешь своенравной, а когда тебе исполнится восемьдесят… это будет нечто.
— Никогда не буду своенравной.
Лила закрыла глаза, отбросила волосы назад и улыбнулась:
— Поставлю на солнце удобное кресло-качалку и просплю всю старость.
И погладила его руку.
— Ты когда-нибудь поцелуешь меня в знак приветствия?
— Конечно.
Макс обхватил ее лицо и приблизил к себе.
— Привет. Как прошел день?
— Бурно и насыщенно.
Но теперь Лила ощущала себя восхитительно спокойной и расслабленной.
— Вернулся тот преподаватель, о котором я рассказывала тебе. На мой взгляд, уж слишком он серьезный. У меня от него нервная дрожь.
Улыбка Макса исчезла.
— Ты должна сообщить о нем одному из смотрителей.
— Чтобы отбросить плохие флюиды?
Лила засмеялась и обняла возлюбленного.
— Не стоит, хотя в нем есть что-то поразительно неправильное. Всегда носит темные очки, словно боится, что я увижу нечто, чего он не хочет показывать.
— Чувствуешь, что… — Хватка Макса усилилась. — Как он выглядит?
— Ничего особенного. Почему бы нам не вздремнуть перед ужином? Тетя Коллин утомила меня.
— Как, — с расстановкой повторил Макс, — он выглядит?
— Твоего роста, опрятный. На мой взгляд, около тридцати. Спортивная одежда, футболка и рваные джинсы. Не загорелый.
Лила внезапно нахмурилась.
— Странно, ведь он сказал, что уже несколько недель живет в лагере. Средней длины каштановые волосы, до воротника. Очень аккуратная бородка и усы.
— Это может быть он.
От такой возможности у Макса заледенели пальцы.
— Боже мой, это он подходил к тебе.
— Думаешь… думаешь, это Кофилд.
Мысль так поразила Лилу, что она оперлась спиной на стену.
— Какая же я идиотка. Ведь ощущала то же самое, когда Ливингстон заезжал к нам забрать Аманду на ужин.
Лила обеими руками провела по волосам.
— Теряю чутье.
Потемневшими глазами Макс в замешательстве смотрел на утесы.
— Если он вернется, я буду готов.
— Не играй в героя.
Встревоженная, Лила схватила профессора за плечи.
— Он опасен.
— Больше он не приблизится к тебе.
Сосредоточенная решимость вернулась на лицо Макса.